– Покажи Зинаиде свои новые работы, – просит мама, входя ко мне.
– Ничего нового нет, – говорю я и загораживаю картон с непросохшим натюрмортом.
– Как это нет? – говорит Зинаида. Она уже в шляпке. У нее всегда какая-нибудь нелепая шляпка на голове. Их делает ей знакомая шляпница, и Зинаида гордится, что такую ни на ком не увидишь.
– Как это нет ничего нового? – говорит она и, не замечая натюрморт, тычет пальцем в безобразную старуху на стене. – А это?
– Как ты могла ее не видеть? – удивляется мама.
– Не знаю, не знаю… Леночка, кто это?
– Никто. Просто так…
– Ну, покажи еще что-нибудь…
Терпеть не могу показывать Зинаиде свои работы. Я знаю, что и ей это неинтересно. Она ничего не понимает в живописи, никогда не была ни в одном музее, слыхала только про Репина и потому когда хочет меня похвалить, то говорит, что я пишу, как Репин…
В общем, ей неинтересно смотреть, а мне неинтересно показывать. Мы обе делаем это, чтобы доставить удовольствие маме… И сейчас я нехотя вытаскиваю летнюю акварель «Бочка под яблоней» и гуашь «Завтрак на траве». Я их сама давно не видела и теперь рассматриваю с любопытством, забыв про маму и Зинаиду. «Бочка под яблоней» мне сейчас не нравится. Хорошо в этой акварели лишь то, что она живо напомнила мне лето и утро на даче, такое ясное после дождя… А «Завтрак на траве» ничего. Мне нравится, как скомпоновано. Компоную я железно!
– Это что? – спрашивает Зинаида и тычет пальцем.
– Это «Бочка под яблоней», – говорит мама.
– Прекрасно, – говорит Зинаида.
И так всегда! Сначала – «что это?», а потом – «прекрасно»!..
– А это «Завтрак на траве», – говорит мама голосом экскурсовода. – Московский вариант… Это Ленка придумала. Шла как-то мимо стройки и увидела эту компанию. Женщины в платьях, а мужчины до пояса голые… Как тут не вспомнить Эдуара Мане?..
– Кого? – спрашивает Зинаида.
– Художник был такой. Его картина «Завтрак на траве» вызвала в свое время большой скандал. У него в картине мужчины были чуть ли не во фраках, а женщины совершенно нагие…
– У Ленки более жизненно, – говорит Зинаида.
Я не выдерживаю и выхожу из комнаты. Заглядываю к отцу. Он смотрит по телевизору хоккей.
– Какой счет? – спрашиваю я.
– Три – два, – говорит он, не оборачиваясь.
– В чью пользу?
Он не отвечает. Идет борьба за шайбу, и отец, подавшись вперед, ерзает на стуле, повторяя движения вратаря. Но вот шайба прижата к борту, и отец откидывается назад и облегченно вздыхает. Теперь можно взяться за мое воспитание.
