Иван утонул в последний жаркий день долгого жаркого лета. После получки – он давно уже работал грузчиком на химкомбинате – пошел к реке с друзьями. Распили бутылку. В воду первый нырнул на спор…
Приехала родня Ивана, привезли в дом к Марусе икону – Святую Анну, поставили перед иконой стакан с водой, на нем ломоть хлеба, посыпанный солью, – на шесть недель.
Поминали на девятый день, потом на сороковой, потом через полгода. Одного вина на поминки купили на девяносто рублей. Рабочие из его цеха заказали оркестр и собрали сорок рублей на оградку…
Когда я пришла к Марусе, шесть недель еще не минуло, но вода в стакане перед иконой уже убавилась и хлеб подсох…
– Не захотел жить… Вот видишь, как получилось! Не нырнул бы – и был жив. Еще выхвалялись, спорили – кто первый в воду пойдет! Ну, он, конечно, герой!..
Так она жаловалась на Ивана, как на живого. Словно он войдет сейчас – и повинится.
– Люсе обещал отдельную квартиру построить… Она его любимица. Прямо не может об отце говорить – плохо становится… Она же нервная у нас…
Люся вся в мать. Тоже смуглая, румяная и скуластенькая. Красоту свою она несет гордо, чуть с вызовом. «Дерзкая», – говорит о ней Маруся.
Вот и на сцену пошла. Артистка!.. На троицу ее во Дворце Березкой выбрали. Был еще дед Жара в красной рубахе и Дождинка – в голубом. А на Люсе – белое платье и венок из березовых листьев. На грузовой машине ездила с ряжеными, потом вела концерт в парке. Иван в третьем ряду сидел, глаза рукавом утирал…
– Пальто в рассрочку купили, – жаловалась Маруся. – Знала бы – не стала брать…
Смерть Ивана восприняла она как измену – с обидой. Обидой на то, что бросил ее одну с четырьмя детьми, со всеми их общими хлопотами и заботами… «Не захотел жить…»
Мало осталось в ней прежнего. Все, не желая, отдала старшей – и красоту, и молодость, и надежды. Отяжелевшая, с морщинками у глаз, летом особенно заметными на загорелом лице.
– Помнишь, как мы в бараке жили, на больнице? – сказала она и вдруг расплакалась. И так же неожиданно улыбнулась сквозь слезы с виноватой застенчивостью. Но теперь уже не оттого, что красива и счастлива, а оттого, что «вот видишь, как получилось!». И стала суетиться – чашки, варенье.
Квартира хорошая – газ, горячая вода. Ванна есть…
Она хлопотала, а я смотрела на нее и думала – в «артистке» Люсе недостает мне этого выражения вины и неловкости перед людьми за свою красоту. А впрочем, – может, только в том и виновна красота, что скоро проходит?..
