День клонился к закату. Наши вещи были покрыты слоем дорожной пыли, которую выбивали из мостовой копыта лошадей, когда мы наконец-то добрались до трактира, одиноко стоящего у обочины. Именно к нему стремился успеть до ночи Бриан.
Сам трактир и постройки при нем оказались обнесены высоким забором из толстых бревен, за которым нестрашно было выдержать осаду средней величины. Ворота, способные удержать таранный удар, стояли приветливо распахнутыми настежь. У коновязи, опустив морды в ясли с овсом, были привязаны пять лошадей, а пара накрытых полотном телег, стояли невдалеке у забора.
Едва мы заехали во двор, к нам подскочил мальчишка лет двенадцати и, тараторя без умолку, предложил устроить коней: накормить, напоить, вычистить их, если мы останемся на ночь. И это всего за один ваймерский золотой или пять медных денежек любого другого государства. Так же он успел пообещать спокойный ночлег, сытный ужин и кучу песен залетного менестреля, который уже вторую неделю никак не мог от них съехать. Еще сообщил, что на постой у них нынче остановились два крестьянина из дальних деревень, везущих товары на ярмарку, которая будет в каком-то городке на седьмой день лета; трое заезжих господ, аж из самого Аниэлиса...
Он трещал еще о чем-то, но я устав слушать просто перестала обращать на его болтовню внимание. Мы спешились и направились в трактир, оставив коней на попечение малолетнего болтуна.
В полумраке общей залы за столами сидели люди, а в дальнем углу - обещанный менестрель. Им оказалась симпатичная, миловидная девушка, которая с унылым видом терзала струны противно дребезжащей лютни и тихим обреченным голосом, даже не попадая в такт, тянула нерифмованную песнь.
- А младая дева, получив тот дар
Поцеловала меня милого,
К груди прижалась белой
И замерла на руках...
На последнем аккорде лютня немилосердно бзденькнула, отчего у меня зазвенело в ушах, а квартероны и вовсе сморщились, получив звуковой удар по чувствительному слуху. Однако в зале не обратили внимания на этот пассаж и продолжили разговоры. Морвид глянул на горе-певицу, которая собиралась затянуть следующий, явно столь же немелодичный куплет, что-то прошептал и легонько стукнул посохом в пол. Лютня смолкла, а удивленная менестрель еще какое-то время продолжала беззвучно, словно рыба, открывать рот.
- Это тебе за труды, - сжалился над ней Лорил и, проходя мимо, швырнул серебряный. - И за молчание.
