Железный Густав | страница 4



Старшая дочь — Зофи — покидает дом одновременно с Эрихом, который навсегда сохранит в душе ненависть к отцу и долго будет ждать часа, чтобы сквитаться с ним.

Старательная и терпеливая, эгоистичная Зофи впоследствии, в годы войны, сделала карьеру и стала расторопной и строгой старшей сестрой и совладелицей крупной клиники. Нет, не чувство любви к родителям унесла она с собой, а, пожалуй, некое подобие чувства долга перед ними да затаенное желание унизить отца, ибо ничем добрым не могла помянуть она дни, проведенные, так сказать, под сенью отчего дома. Ни ласки, ни тепла, лишь грубость и попреки — вот все, что видела она в юности. В трудные для Густава дни она дала ему работу у себя в клинике, но долго отец и дочь не могли быть вместе: они слишком хорошо понимали друг друга и скрытая враждебность дочери не была тайной для Густава. Он платил ей тем же.

Трагично и безнадежно сложилась судьба другой дочери Хакендаля — его любимицы Эвы. Воспитанная в строгости, в правилах мещанской морали и домашней дисциплины, она тем не менее попадает в руки вора и сутенера Эйгена Баста и сама становится и воровкой и проституткой. В «Железном Густаве» механика развращения и порабощения одного человека другим раскрыта весьма наглядно. Страх, насилие, животная жестокость, постоянные побои, унижение и попрание человеческого достоинства — вот что сделало Эву Хакендаль покорной рабыней Баста. Правда, она пыталась сопротивляться, бежать от него, а во время налета на загородную виллу даже стреляла в Баста. Но, на ее беду, тот выжил. Ослепший, он почти до последних дней своей грязной жизни оставался полновластным хозяином ее души и тела.

Образ Баста — многозначен. Он не только вобрал в себя хорошо известные Фалладе характерные черты обитателей берлинского дна — всевозможных правонарушителей, вымогателей, скупщиков краденого, профессиональных нищих, воров и т. д. В его образе Фаллада обобщил черты сознательной преступности, которые воспитывает в человеке сама природа капиталистического общества. Баст, при всей своей человеческой заурядности, пропитан жестокостью: для него никакой ценности не представляет жизнь другого человека, нормы общепринятой морали. Он не знает, что такое жалость, сострадание. Все свои способности он тратит на то, чтобы наиболее легким способом добывать средства к безбедному существованию. Атрофия нравственных чувств делает его своего рода духовным собратом фашистских молодчиков (хотя Фаллада — по причинам понятным — прямой параллели между ними не проводит), ибо фашизм опирался на сознательную преступность, и более того — узаконивал ее.