— Джеймс! — одернул его Слайхерст.
— Как я понял, его назначили, чтобы укрепить новую веру, — сказал я. — Истребить заразу папизма.
— Ну да, таково официальное объяснение, — скривился Ковердейл. — Однако дело в том, что наш колледж обладает множеством прекрасных зданий и участками плодородной земли в графстве Оксфорд, и теперь вся эта недвижимость передана в аренду приспешникам Лестера на самых выгодных условиях, не так ли, мастер казначей?
— Джеймс, опомнись! — почти вскрикнул Слайхерст. — Доктор Бруно — тоже из числа друзей графа Лестера.
— Я даже не знаком с ним, — поспешно отрекся я. — Я лишь путешествую вместе с его племянником.
— Так или иначе, — неудержимо несся вперед Ковердейл, — колледж понес существенные финансовые потери, и теперь, чтобы свести концы с концами, нам приходится принимать легионы так называемых коммонеров — платных студентов, не имеющих ни таланта, ни даже склонности к науке. Они носятся по городу, играют в карты, соблазняют женщин и только подрывают репутацию университета.
— Вряд ли стоит беседовать на такие темы за ужином. — В голосе Слайхерста слышался с трудом сдерживаемый гнев; он даже рукой по столу хлопнул — негромко, но вполне выразительно. — Аренда особняков и земли была оформлена по всем правилам, что же касается университетской казны, это уж никак не может интересовать нашего гостя. Вынужден просить вас, джентльмены, проявить деликатность.
Соседи Слайхерста, пристыженные, уставились глазами в стол, и повисло неловкое молчание.
— Доктор Ковердейл, — обернулся я к проктору, изобразив на лице дипломатическую улыбку. — Вы начали рассказ о суде над Эдмундом Алленом. Прошу вас, завершите его.
Ковердейл обменялся взглядом со Слайхерстом — смысла этого немого разговора я понять не мог.
— Я всего лишь сказал, что свидетельство Мерсера против Аллена тем убедительнее подействовало на судей, что Мерсер пользовался доверием Аллена. Ректору понадобилась помощь Мерсера на суде, а в благодарность он отдал ему должность Аллена.
— Должность, которую следовало передать вам, — подыграл я.
Приложив пухлую ладонь к груди, Ковердейл довольно неубедительно изобразил воплощенную невинность и скромность.
— Не о себе я пекусь, когда вопию о несправедливости, доктор Бруно, — напыщенно заговорил он. — Традиция нарушена, вот что больно. Университет наш крепок традицией, а если некоторые люди возомнят, будто не обязаны считаться с ней, ибо высокие покровители и личные связи становятся теперь более весомыми, рухнут скрепы нашей общины.
