И ректор, отвернувшись, испустил тяжкий вздох. Взгляд его был устремлен куда-то вдаль.
— Почему же напрасно? Ваш сын так и не преуспел в науках?
Лицо моего собеседника передернулось, точно я причинил ему боль, и он с видимым усилием ответил:
— Бедный мой Джон погиб четыре года тому назад, упокой Господь его душу. Разбился, упав с лошади. Нынешним летом ему исполнился бы двадцать один год. Томас Аллен его ровесник.
— Скорблю о вашей потере.
— А что касается Софии, — уже бодрее продолжал он, — да, она была привязана к Томасу и ценила его как друга, но теперь им не следует общаться, принимая во внимание репутацию его семьи. Да и сможет ли он пробить себе дорогу в жизни?
— Еще один удар, вслед за столькими бедами! Несчастный мальчуган.
— Да, жаль, — без особого сочувствия откликнулся ректор. — Однако пойдемте, что ж мы стоим тут, сплетничая как горожанки. Слуга проводит вас в ваши комнаты; полагаю, в камине уже пылает славный огонь, который высушит вашу одежду. Иисусе, какой холодный ветер, будто на дворе ноябрь, а не май! Жду вас к ужину.
Он пожал мне руку, и я последовал за слугой, который должен был проводить меня по сумрачной деревянной лестнице в отведенные мне комнаты.
— Доктор Бруно! — окликнул меня ректор. Я успел подняться на несколько ступенек, и мне пришлось оглянуться, чтобы разглядеть встревоженное лицо Андерхилла. — Прошу вас не упоминать за ужином ни о встрече с Томасом Алленом, ни о том, что я рассказал вам про бедного Джона. Это чересчур взволнует мою жену и дочь.
— Вы можете быть совершенно спокойны на этот счет, — заверил я его.
Мне уже не терпелось познакомиться с его дочерью, столь образованной и твердой, по отзыву отца. Общение с умной молодой женщиной, пожалуй, скрасит ужин у ректора, до того представлявшийся мне довольно скучным.
К обеду я переоделся в чистую рубашку и простой черный камзол, натянул панталоны и остановился на миг, глядя на свое отражение в мутноватом зеркале. Волосы и борода чересчур отросли, что правда, то правда, а под дождем совсем растрепались. Еще будучи при французском дворе, я решил, что состязаться с модниками в нарядах и прическах не стану: жалко времени, да и тщеславия недостает. Однако теперь я подумал о том, что и в тридцать пять лет выгляжу еще совсем неплохо. В зеркале я увидел большие темные глаза; правда, после нашего дорожного приключения на щеке у меня осталась ссадина, но, пожалуй, девушку, живущую в колледже, точно в монастыре, боевое ранение скорее привлечет, а не оттолкнет.
