— У меня имелись и другие сочинения из списка запрещенных книг. Настоятель вызвал инквизитора, но я успел сбежать. За это меня отлучили. — Я прошелся взад и вперед, сложив руки за спиной и сам себе удивляясь: вот уж не думал, что буду вспоминать эти события в зеленом английском саду.
С каким-то непонятным выражением лица министр присмотрелся ко мне и покачал головой, словно я его озадачил.
— Интересный вы человек, Бруно. Вам пришлось бежать из Италии от обвинений в ереси, но в Женеве кальвинисты схватили вас и тоже отдали под суд за вашу веру.
Я поклонился, то ли соглашаясь, то ли не соглашаясь.
— В Женеве вышло недоразумение. Я убедился в том, что кальвинисты всего лишь подменили один набор тупых догм другим.
Вновь этот взгляд — как будто министр проникся восхищением к моей скромной персоне — и вновь медвежий смех.
— Вы, кажется, единственный, кто ухитрился восстановить против себя и папу, и кальвинистов. Исключительное достижение, доктор Бруно. Вот почему и я задаю вопрос: какой же вы веры?
Пауза. Он смотрит на меня с ожиданием, ободрением.
— Вам известно, что Риму я не друг. И готов заверить вас, что во всем буду предан ее величеству и рад буду оказать ей любые услуги, пока нахожусь на ее земле.
— Да-да, Бруно, это я знаю, но это не ответ на мой вопрос. Я спрашивал о вере. Кто вы в глубине души: папист или протестант?
Я медлил в смущении.
— Вы сами напомнили мне, что обе стороны нашли во мне изъян.
— Означает ли это, что вы не принадлежите ни к той ни к другой стороне? Следовательно, вы — атеист?
— Прежде чем ответить на такой вопрос, я хотел бы знать, каковы будут последствия.
Министр улыбнулся.
— Это не допрос, Бруно. Мне хотелось бы понять вашу философию, только и всего. Будьте со мной откровенны, и я буду откровенен с вами. Затем мы и удалились в сад, чтобы никто не мог нас подслушать.
— В таком случае заверяю вашу милость, что слово «атеист» в обычном его смысле неприменимо ко мне, — заговорил я, всей душой надеясь, что не причиню себе этими словами вреда. — Во Франции, и здесь, в посольстве, я именую себя католиком, потому что так проще и безопаснее, однако поистине я бы не назвал себя ни католиком, ни протестантом — слишком узки оба этих понятия. Я верю во всеобъемлющую истину.
Он приподнял бровь.
— В более всеобъемлющую, чем христианская вера?
— Христианская вера — лишь одно из позднейших истолкований древней истины. Если бы в наш отуманенный век та истина была правильно понята, люди пришли бы к просветлению и покончили с кровавыми раздорами.
