Она выглядела элегантно в этой комнате, убранство которой представляло удивительную смесь разных стилей. Гардины из китайского шелка соседствовали с классическими итальянскими вазами, напротив его кровати возвышался готический мраморный камин, привезенный из средневекового французского замка.
Когда она прошла по персидскому ковру с затейливым рисунком и остановилась у изголовья кровати, он словно окаменел.
Прошло несколько секунд, прежде чем она заговорила.
— Теперь пора, — сказала она.
Он кивнул. Хотя он ожидал именно этих слов и даже надеялся, что она наконец произнесет их, у него вдруг пресеклось дыхание.
— Ты ведь простишь меня, да?
— Это была моя идея, — сказал он, и на ее губах заиграла слабая улыбка. Он сразу понял, почему она улыбалась. Она подыгрывала ему. — Он сделал тебе больно?
— Нет.
Она лгала, и это было более чем очевидно. Ее щеки залил румянец, но он не смог скрыть темно-красного пятна на ее подбородке.
— Не хуже, чем обычно, — поправилась она.
Нетрудно было представить, как теперь выглядело ее тело. Он внутренне содрогнулся.
— Теперь тебе следует уехать.
— Да, — проговорила она, продолжая стоять у кровати.
— До того как он появится здесь.
Она смотрела на него, не в силах отвести глаз.
— Он становится все более нетерпеливым. Таким, как сегодня, я никогда его не видела. — Она снова грустно улыбнулась, как будто сообщила ему что-то очень важное. Потом, к его удивлению, она присела на край кровати и наклонилась к нему. Откинула край одеяла и нашла его руку, взяла его пальцы в свои ладони.
— Мне очень не хочется оставлять тебя, — сказала она. — Ты ведь не верил, что я захочу уехать.
Он ничего не ответил на это, его разум пытался принять открывающуюся перед ним правду. Ему лишь хотелось прикасаться к ее рукам, ощущать их мягкость и тепло.
— Я знаю, — наконец проговорил он.
Он не мог уехать вместе с ней. Это было невозможно, и притворяться, что существует другая возможность, было бессмысленно. Обман причинил бы им обоим слишком много боли.
— Не нужно бояться, что он будет грубо обращаться с тобой, — сказала она.
— Я не боюсь его.
— Разумеется, не боишься. Я просто хочу сказать, что он не потревожит тебя после моего отъезда.
Он знал, что так она на самом деле и думала, поэтому не стал ни в чем ее разубеждать.
— Ты будешь делать то, чего от тебя ожидают? — спросила она.
Он молча смотрел на нее, понимая, что она говорила о его сиделках. Им уже объяснили, как за ним ухаживать. Им рассказали, что он ест, ознакомили со всеми его кулинарными пристрастиями. Теперь сиделки знали, какие упражнения он должен делать, какое постельное белье ему следует стелить, какие книги ему нужно приносить. Вероятно, их не забыли поставить в известность и о том, что он может смошенничать при игре в карты или шахматы, и попросили вести себя в зависимости от того, пребывает он в дурном или хорошем настроении.
