8. В последний вечер, двадцать девятого ноября, я сидел за столом, и вдруг мною овладело странное ощущение ― ощущение пустоты в комнате. И тогда я понял, что мой жаворонок молчал вопреки своему обыкновению. Я подошел к тихой клетке и увидел, что он лежит мертвый возле засохшего кусочка баклажана, серого и твердого, как камень. Вероятно, он не ел в течение последних трех-четырех дней, но ведь накануне ночью он пел, и пел замечательно ― так, что я глупо вообразил, будто он доволен жизнью больше, чем всегда. Обычно его кормил мой студент Аки, который очень любит насекомых, но Аки уехал в деревню на неделю каникул, и обязанность заботиться о жаворонке перешла к Хане, моей домработнице. Она бессердечная, эта домработница Хана. Она говорит, что не забыла о крошке, но просто кончились баклажаны. А она не подумала, что можно их заменить кусочком лука или огурца!... Я отчитал домработницу Хану, и она выразила, как и положено, сожаление. Но сказочная музыка прекратилась, и тишина стояла немым упреком, а в комнате стало холодно, несмотря на отопление.
9. Абсурд!... Я расстроил хорошую девушку из-за насекомого размером с половину овсяного зернышка! Это мизерное создание доставляло мне больше хлопот, чем можно было бы предположить... Конечно, привычка думать о потребностях живой души, даже если это потребности муравья, может постепенно, неощутимыми шажками превратиться в хобби, сила интереса которого осознается только тогда, когда связь обрывается. Кроме того, в темноте ночи я так ощущал очарование изящного голоса, говорящего о сиюминутности жизни, зависящей от моей воли и эгоистичной жажды удовольствия, как от воли Господа Бога, говорящего и о том, что призрак в маленькой клетке и призрак внутри меня будут существовать вечно, и это тот же призрак из глубин времен и бытия... А подумать только, как крошечное создание ночь за ночью и день за днем мучилось от голода и жажды, в то время как мысли его опекунов плавали по волнам мечты!... Как храбро он пел, несмотря ни на что, до самого конца ― ужасного конца, поскольку он съел свои ноги!... Господи, прости нас всех, а в особенности домработницу Хану!
10. Да, но в конце концов съесть от голода собственные ноги ― это еще не самое худшее из того, что может произойти с существом, на котором лежит проклятие песенного таланта. Среди людей есть такие «сверчки», которые готовы съесть собственное сердце ради песни.
Ключевые слова или фразы для основной и второстепенной идеи рассказа «Куза-Хибари»:
