«Бесшумный пистолет», — успел подумать, и тут же мысли его метнулись назад — ведь Агальцов идет шагах в двадцати за ним и через несколько секунд выйдет на кочкарник, на открытое пространство.
«Я не могу пошевелиться — он меня видит и думает, что я убит, иначе вторая пуля. Что же делать?»
Он вдруг представил себе широкоскулое курносое лицо Агальцова с чуть раскосыми, всегда смеющимися глазами и совсем уж некстати вспомнил, как в первый же день своего появления на заставе Алексей заработал взыскание от старшины Ивы Недозора.
Стена, возле которой стояла койка Агальцова, буквально на следующий день оказалась оклеенной вырезанными из «Огонька» репродукциями.
— Это что? — спросил старшина, увидев «уголок эстета».
— Вершина эстетического наслаждения, товарищ старшина, — невинно улыбаясь, с готовностью пояснял солдат, — люблю, знаете, портретную живопись. Особенно XVIII–XIX века. Какие люди жили. Ведь все в глазах прочитать можно… Умные глаза, знаете ли. И с достоинством. Рокотов, например… его серия-портретов.
— Это шо таке? — грозно повторил свой вопрос старшина.
Агальцов молчал. И тогда старшина приказал пограничнику выйти во двор заставы. За ними потянулись любопытные.
Во дворе заставы Ива Недозор, торжественный и строгий, вскинул руку и обратил внимание солдата на сложенную из красного кирпича трубу. На трубе было гнездо аистов.
— Когда летит аист или даже стоит — это красиво. Живая красота, товарищ Агальцов. А знаете ли вы, товарищ эстет, что аисты жили здесь и до войны. Немцы заставу сожгли, а труба и печь остались. Мы вернулись — заставу отстроили… И красота в лице аистов обратно прилетела.
Агальцов смотрел на аистов и посмеивался.
— А теперь, товарищ боец Агальцов Алексей Иванович, идем до казармы, биографию будешь рассказывать.
— Да ведь она ж у меня в анкете изложена, товарищ старшина.
— В анкете — это правильно. Меня интересуют подробности.
На заставе знали эту привычку старшины въедливо интересоваться жизнью человека до призыва в армию. Наводящих вопросов у Ивы Степановича было великое множество, и беседы продолжались с перерывами не одну неделю. Такой уж был у Недозора принцип — знать о солдате как можно больше.
Жалобно и протяжно, как человек, застонал Мушкет.
«Живой! — мелькнула радостная мысль. — Где же Агальцов? И вдруг… Не померещилось ли?»
В стороне от стожков, на правом фланге отчетливо послышался треск и шорох, словно там разыгрывалась кабанья схватка.
«С ума он, что ли, сошел?» — ругнулся про себя Гомозков и внезапно понял — Агальцов отвлекает на себя нарушителя, он обо всем догадался, когда взвизгнул Мушкет.
