На лицо Петра легло напряженное, слегка ожидающее выражение. Безмерная усталость, недовольство и надрыв делали его взгляд отталкивающим и тяжелым.
— Я считаю, — молодцевато подхватился Вейде, — и при тихой погоде большим морем идти нельзя, поскольку у шведов тоже есть гребные суда. Нас могут перехватить и в штиль. Не исключена и буксировка фрегатов на пушечный выстрел…
— Стало быть, — с глухой злобой произнес Петр, — нам остается прятаться в Тверминском бае, как глухарям на токовище. — Взглядом посадил Вейде, словно прижал к месту. — Михайло Голицын! При столь великих наговоренных трудностях твой войсковой опыт был бы весьма кстати. Что скажешь, князь?
Голицын подпрыгнул, надвигая на переносицу лохматые брови.
— Вспомни, князь, как мы с тобой, начав с потешных полков, до шляхетских воинских хитростей одной русской смекалкой доходили! Вспомни, как ты славно командовал под Полтавой! — Петр сильно затянулся и пустил через стол длинную струю дыма. — Неужто Гангут — орешек покрепче?
— Не крепче, государь! — отозвался Голицын, краснея от похвалы.
— Неужто, раздобрев, надев звезды и ленты, мы стали менее храбры и не столь искусны в воинской доблести?
— Нет, государь, — князь выдержал испытующий взгляд царя. — И на сей случай смекалка найдется, — пятериком поставил руку на карту. — А не устроить ли нам по берегу Гангутского плеса батареи и транжементы? Орудийным огнем можно отогнать шведов в море и самим прорваться вдоль берега, хотя бы и с частью галер…
Петр сильнее пыхнул трубкой, заметил без оживления, почти недовольно:
— Вот, чай, первый резон, над коим можно мыслить.
Апраксин заволновался. Пламя свечи качнулось — блеснул густой ряд пуговиц адмиральского мундира. Он встал, царапая карту кружевным отворотом рукава.
— Полагаю, это не лучший резон, — генерал-адмирал за смотрелся на струйку песка, опять начавшую течь в перевернутой Змаевичем колбе. — Начальнику арьергарда недостаточно ясны здешние грунты. Строить батареи и транжементы было легко в Азовских степях. А тут камень, скалы — чем их взять? К тому же нет верности, что ядрами отгоним корабли. Да и Ватранг спать не будет, под его пушками много не настроишь.
Голицын натянуто улыбнулся — понимающе и слегка конфузясь.
— Извини, Федор Матвеич, какая была диспозиция на уме, такую и выложил.
Вейде, виновато глянув на царя, вырос во весь свой огромный рост. Просыпая пудру с буклей парика, сказал робея:
— Дозволь, государь, у меня три особливых плана.
