Владелец «Федорова» чиркнул кресалом и затеплил глиняный светильник, напоминающий соусник с длинным носиком. До этого Бежецкий вполне обходился светом костра, просачивающимся внутрь сквозь прорехи, в обилии украшающие «дверь» (да и сама она была сплетена настолько редко, что больше походила на рыболовную сеть, просвечивающую насквозь), но «ночник» показался привыкшим к полутьме глазам таким ярким, что пришлось зажмуриться.
Это естественное действие почему-то вызвало у вооруженного такой приступ хохота, что он едва не выронил светильник, успокоившись лишь после того, как закутанный шикнул на него, продемонстрировав, кто в парочке за главного.
Знаком велев поставить лампу на земляной пол так, чтобы свет не падал на лицо пленника, закутанный присел на корточки и долго изучал связанного офицера, будто энтомолог, только что отловивший редкостного жука или на диво уродливую гусеницу. На этот образчик живой природы связанный по рукам и ногам Александр сейчас походил больше всего.
«А ведь это европеец, — внезапно подумал Саша, отметив про себя, что любопытствующему субъекту явно неудобна поза, которую азиаты, все до единого, полагают простой и естественной. — Ишь, егозит…»
Ночной гость едва заметно переносил тяжесть тела то на пятки, то на носки.
— Хватит прикидываться, — буркнул он по-французски. — Или встаньте уж, или сядьте по-человечески… Зачем ноги зря калечить?
Закутанный хмыкнул и поднялся на ноги, с видимым облегчением прекратив самоистязание.
— А у вас наметанный взгляд, — похвалил он молодого человека. — В русской армии хорошие офицеры.
По-французски он говорил чисто, но чувствовался акцент.
«Немец? — попытался определить его национальность Александр. — Англичанин? Может быть, может быть… Но точно не русский! Земляка я бы определил легко…»
Европеец обронил несколько гортанных слов, и его телохранитель опрометью кинулся наружу, едва не сорвав циновку окончательно. Вернулся он минуты через две с большой — размером с ведро, наверное — жестяной банкой. Установив жестянку на манер табурета в трех шагах от пленника, он подобострастно смахнул широким рукавом пыль с ржавого донышка и вытянулся у входа. Но европеец явно не нуждался в его присутствии и отослал прочь небрежным жестом руки.
Когда занавесь перестала колыхаться, «гость» прошелся по «камере», зачем-то ковырнув ногтем кирпичи то в одном месте, то в другом, изучил кровлю и только потом, брезгливо застелив «кресло» обширным платком в синюю клетку, вынутым из кармана, уселся, положив ногу на ногу.
