— Смотри-ка, Коля, наш Васька уже на ногах!
Русевич потянулся, встал и выглянул в чердачное оконце. Что-то уверенное, удалое и размашистое угадывалось в походке подростка. Но чем ближе подходил он к дому, тем безразличнее становилось выражение его лица, а движения вялыми и медлительными.
— Артист! — не удержался Климко.
Паренек присел на скамейку в палисаднике и, греясь под скупым еще утренним солнцем, стал кусать ногти. Скамейка, по-видимому, была холодна от росы, и Васька потер рукой пониже спины, а потом встал и двинулся к черному ходу.
Николай и Алексей улыбнулись. Каждому из них передавалось нетерпение, мучившее Ваську, и они были довольны его выдержкой. Паренек сначала зорко оглянулся по сторонам и лишь затем вошел во двор. Буквально через мгновение он впорхнул на чердак и, сдерживая дыхание, скороговоркой выложил новости. Действительно, у Русевича ночью были «гости», проверяли паспорта, расспрашивали хозяйку, где он ночует. Хозяйка сказала, что у Русевича много друзей, а у кого он находится — не знает. Совсем глубокой ночью приходил управдом — фольксдойч — с двумя военными. Зачем приходили — неизвестно. Ваня Кузенко ночевал на Слободке, у одного лодочника, а Свиридов еще с вечера ушел к знакомым.
— В общем, — докладывал Васька, — все в полнейшем порядке, футболки и трусы уже постираны, и тетя Паша с его мамой гладят их у Василия на квартире.
Побывал он и на стадионе, где уже обрабатывали поле. Накануне вечером он случайно встретил Нелю Корочкину. Он ведь хорошо ее знает, потому что часто носит ей записки от Коржа. Неля дала ему пять штук конфет, с немецким солдатом на обертке, и спрашивала, как решили динамовцы играть. Васька не удивился этому вопросу: ясно, что она болеет за дядю Коржа. Васька ответил, что он не совсем в курсе дела, но сказал, что никто не собирается играть с «гостями» в поддавки».
— Все? — спросил его Русевич.
— Нет…
— Что еще?
— Дядя Коль, мама нажарила картошки… Вы по одному идите прямо к нам в подвал, а я из окошка буду следить, на случай, если за вами кто увяжется.
Русевич спустился черной лестницей во двор, прошел в подъезд и оказался в парадном. Из первой квартиры доносилась знакомая мелодия. Он невольно задержался на ступеньке. Полонез Огинского. Где слушал он эту чудесную музыку в последний раз? Одесса. Солнечный берег у «Аркадии». Парус над синью моря, как белоснежное крыло. Леля задумчиво склонилась над бортом баркаса, и легкий ветер играет ее локоном, от солнца совсем золотым… Этим теплым дыханием ветра с берега доносится знакомый напев. Размеренно звучат аккорды рояля, и голоса скрипок торжественно поют радость жизни и любви. Но неужели все это было не во сне? В тот день, как и сейчас, светлые блики солнца дрожали на ветвях деревьев, и небо сияло такой же синевой…
