— Опасно, — сказал Николай. — Может, эти паспорта замечены?
Климко покачал головой:
— Нет, все их заметить невозможно. Так много людей расстреляно без следствия, без суда. Кто записывал их фамилии? Да никто…
— Все же осторожность нужна, — сказал Русевич.
Алексей поставил у печки таз, положил на табурет мыло, мочалку, полотенце. Он заранее приготовил большой жестяный бак воды, и Николай подумал, что, значит, Алеша верил в его возвращение. Он представил, как ждал его друг, сидя у печки и пошевеливая дрова, прислушиваясь к каждому шороху за окном.
— А знаешь, Алеша, — спросил он неожиданно для себя, — о чем я в лагере частенько думал? Бывают же такие навязчивые мысли… Вот и теперь, когда шел к тебе, все время сцена вставала у меня перед глазами. Не удивляйся, да, театральная сцена! В начале июня, перед самой войной, пьесу одну смотрел я в театре. Немецкие фашисты в ней показаны — все как на подбор законченные дураки. Обмануть их — самое простое дело. И русского языка не знают, и глупости творят на каждом шагу.
— Положим, не так-то просто их обмануть.
— Вот именно! — подхватил Русевич. — Окажись они сплошь дураками, и воевать-то с ними было бы легко. А ведь есть среди них и такие, что видят тебя насквозь, мысли угадывают, канальи, и даже сами подсказывают ответ… Случается, слово в слово подскажут именно так, как ты собирался ответить на его вопрос. Но в этом подсказанном ответе будто капкан тебя подстерегает… Внимание: берегись! Прямо скажу: умные среди них есть, но ум этот словно бы ядом отравленный — хитрый, подлый и злой. Пьесе я аплодировал когда-то, автора на сцену вызывал. А теперь сказал бы ему откровенно: «Нет, братец, глупость ты написал. В тысячу раз он опасней — враг, чем ты его нам показывал! Видели мы фрица во всей его прелести и опыт свой печальный должны хорошенько учесть». Расскажи мне про Таню, — вдруг переменил тему разговора Русевич, — как же она решилась на такой риск? И Григорий не возражал?
Алексей порывисто вздохнул, загремел большой эмалированной кружкой.
— Ну, ладно… Важно, что все благополучно обошлось. А теперь все страхи долой, с лагерной грязью смоем их, Коля!..
Николай с наслаждением подставил голову под теплую струю воды.
— Какое счастье! Мне бы теперь целые сутки под душем стоять… Таня вернется и не узнает бывшего арестанта. Да, кстати, Алеша, почему ты ни слова о ней не спросил?
— Если ты вернулся, значит все в порядке. На обратном пути она еще к Митричу должна зайти. Помнишь старого машиниста — соседа?
