— Хорошо.
Я иду быстро, словно опаздываю на какую– то важную встречу. Она спешит за мной. В какой-то момент я задумалась о том, зачем я повела её за собой. Зачем мне эта девушка с соплями и медленным шагом? Для игры в «помощника»? Мне кажется, я обманываю её и обманываю себя. Я останавливаюсь и резко поворачиваюсь к ней. Кладу руки на её плечи, и, смотря в её грустные, заплаканные и несколько пустые глаза, произношу:
— Послушай, я, наверное, неправильно поступаю, — но я не договариваю. Я прерываю себя и понимаю, что мне не стоит её отталкивать от себя.
Она смотрит и ждёт продолжения. Она прикусывает губу. Она сдерживает слёзы.
— Послушай! — и я обнимаю её сильносильно, — послушай, всё хорошо будет. Честно.— Я глажу её по голове. — Ты не реви. Слышишь? Всё хорошо будет.
Она плачет, прижимаясь ко мне.
Вот он — пик благородности.
Только я не могу понять, кто кому больше нужен: она — мне, или я — ей. Мы разыгрываем трагикомедию. Она — жертва. Я — спаситель.
А может всё совсем наоборот? Я— жертва, а она— спаситель.
Она плачет, прижимаясь ко мне.
— Тише. Тише. Всё будет хорошо. Всё пройдёт.
Главное мне не перепутать текст.
54. Она не говорит мне, что произошло с ней, и я вижу, что мне не обязательно это знать. Мне даже не интересно. Ведь, испытывая боль, известную мне, я в состоянии понять боль любую. Поэтому я просто чувствую то, как ей тяжело. Маленькая, несчастная, глупенькая, слёзная. Она придумала себе горе и свято верит, что это самое страшное, что может случиться.
Можно ли мне плакать рядом с ней? Можно ли расслабиться, перестать себя контролировать, закричать, сойти с ума, ходить кругами,
ходить кругами и говорить, говорить, говорить?
Могу ли я себе это позволить, чтобы добить это создание силой своей боли?
— Тише, тише.— повторяю я вслух,— всё будет хорошо. Я понимаю тебя. Тише.
Так мы стоим с ней какое-то время.
Время, за которое я давлюсь своими слезами, которых она не видит.
Время, за которое я чувствую её открытость передо мной.
Время, за которое я успеваю пережить потерю тебя второй раз.
Время, за которое она успевает успокоиться.
55.— Ты любишь крыши?— спрашиваю у неё я, когда она перестаёт плакать.
— Не знаю.— Пожимает она плечами.
— Пойдём, я отведу тебя на крышу. Там ты сможешь понять любишь ты крыши или нет. Пойдёшь? Не боишься идти со мной?
— А что тебя боятся?!— засмеялась она.— Ты ведь не какой-нибудь маньяк-убийца. Ты добрая.
Я не маньяк-убийца. Я не маньяк-убийца. Я добрая. Я не маньяк-убийца. Я просто убийца (в сознании). Я убийца, но не маньяк-убийца. Что хуже? Что лучше? Я— добрый убийца. Нормально. На меня повесили ярлык «добрая» только за то, что я подошла и спросила «что случилось?».
