Восстание Спартака | страница 45

Говорить о том, что он бежал либо был вынесен с поля боя, представляется излишним. Бегство было не в характере Спартака, а вынести его тело было и тем более невозможно, учитывая, что две римские армии делали все, чтоб не допустить рассеивания беглецов по окрестностям.

И все же со смертью Спартака связана некая загадка. Все античные авторы в один голос утверждают, что Спартак погиб в последнем бою, никто даже в качестве гипотезы не предполагает, что он мог спастись и это при том, что, судя по всему, тела Спартака никто не видел. Рискнем предположить, что тело Спартака все же было найдено, но оказалось до такой степени искалечено, что опознать его можно было только по особым приметам. Представлять труп в таков виде на всеобщее осмотрение не рискнули. Римлянам приходилось учитывать настроение рабов, а среди них тем скорей пошли бы слухи, что Спартак спасся и скоро опять себя покажет, если бы им представили тело, которое невозможно опознать. В таком случае лучше отделываться полуправдой, что и было сделано, а в сенат Красс со спокойной душой мог предоставить реляцию о несомненной гибели Спартака. Эта версия и осталась в сочинениях античных историков.

Точек зрения на итоги восстания и его влияние на ход дальнейшей римской истории столько же, сколько трактовок самого восстания. В советской истории восстание Спартака, точней, необходимость усиления на государственном уровне контроля за эксплуатируемым классом рабов, признавали одной из причин перехода Республики к Империи. Наиболее ортодоксальна позиция историков 30-х годов XX века, называвших восстание Спартака революцией рабов — наивысшей формой классовой борьбы античности, после чего еще почти шестьсот лет римская империя клонилась к упадку. Это безусловные крайности.

На наш взгляд к истине ближе Моммзен. Восстание Спартака никак не повлияло на дальнейшую римскую историю. В современных сочинениях восстания рабов не без остроумия сравнивают со стихийными бедствиями. За рабами не признавалось гражданских прав, следовательно, не признавалось и прав хоть как-то влиять на политику государства. Бунт подлежал ликвидации, участники — наказанию, разрушенное хозяйство восстанавливалось, и государство продолжало жить прежней жизнью.

На этом можно и окончить эту статью, но это было бы не только несправедливо по отношению к Спартаку, но и просто близоруко.

Ведь прошло более двух тысяч лет, а Спартак не забыт, и имя его до сих пор вызывает такое воодушевление, словно он все еще жив, а не почил где-то в безымянной могиле в земле Италии. Разве гром увертюры в Большом Театре, разве книжные полки, широкие экраны Голливуда, статуя Спартака в Лувре, монумент в Сандански не продолжение истории восстания?