Зрители охают, ахают, замирают — и не только городские, штатские, но даже и бывалые кавалеристы. Весь цирк вопит от восторга:
— Браво, Юлиус, браво!
Бойцы вспоминали цирковые представления и нет-нет да и поглядывали на своего артиста. Обычно разговорчивый, заводной, отзывчивый на шутку и насмешливый, Осип сегодня стоял возле коня ко всему безразличный, с какой-то грустноватой или, как про себя определил его друг Балин, с мечтательной улыбкой.
В салоне было жарко и душно. Василий Константинович часто; вытирал пот с гладкой, наголо обритой головы, поглядывал на фляжку, наполненную водой. Но не прикасался к ней, воздерживался от соблазна по солдатской походной привычке. Давнишние любимые вещи создавали некое подобие домашнего уюта: котелок, жестяная кружка, фуражка с потускневшим козырьком, черная, изрядно потертая кожаная куртка, суконная гимнастерка, именуемая им «счастливой рубахой» за то, что, бывая в ней под огнем, выходил живым и невредимым, офицерская полевая сумка и толстый красный карандаш — им было удобно наносить обстановку на карте.
Все эти вещи находились с ним в салоне штабного вагона, где поблескивали никелем поручни, поскрипывали мягкие разболтанные сиденья и тонко дребезжали стекла. Дряхлый, чужой для него вагон, не так давно возивший царских и колчаковских генералов, потряхивало и мотало по разъезженной колее. Поневоле думалось о тысячах воинских эшелонов, простучавших по ней за минувшие войны: русско-японскую, германскую и гражданскую.
Знойный ветер бился о стены вагона, шелестел сухой песчаной пылью, запорашивал окна. Сквозь них все виделось призрачным, смутно-желтым — и дальние крутые предгорья, и ближние сопки, поросшие густым сосняком, и темная таинственная глубина распадков, светлые лесные поляны с еще свежей травой и яркими цветами, а кое-где неожиданно подступали к полотну клинья седого степного ковыля.
Лежавшая на столике перед Блюхером карта Забайкалья вобрала в себя самые разнообразные ландшафты, какие ему доводилось встречать и прежде. В уральском походе он, теснимый белоказаками, выводил партизанскую армию с обозами, с семьями по кремнистым горным кручам и распадкам. Там же, на Урале, а после в Сибири вел дивизии в наступление по бескрайним чащобным лесам. И волновались седые ковыли в Таврических степях, на пути к Перекопу, и громоздились над его полками древние Крымские горы.
А вот здесь, в Забайкалье, все прежде пройденные им природные ландшафты сошлись воедино, чтобы заново испытать его. Что ж, новая должность — иные края, ему не привыкать стать. Видывал разные театры военных действий, приноравливался к ним. Но смущает, вызывает тягостные мысли необычность той должности, в которую он вступает, сложность и даже непредсказуемость задач, которые придется решать.
