— Утомительный выдался денек! Пойдем-ка, Долли, в кафе!
Виктору больше нравилось сопровождать деда, чем сидеть дома при бабушке. Она упорно разговаривала не с ним, а только о нем. Дед называл его Викки, бабушка — «ребенок». Если он что-нибудь у нее просил, то не слышал в ответ «У меня этого нет» или «К сожалению, Виктор, нам это не по карману». Она говорила: «Откуда у ребенка такие запросы?»
Виктор привык, что большие в восторге от того, что он есть, что он существует. Раньше, когда они приезжали в гости, так было и у дедушки с бабушкой. «Викки, золотце мое!» (дед). «Это не ребенок, это солнечный луч!» (бабушка). Но теперь, живя у них, мальчик чувствовал себя посторонним, помехой в несложной, однако всеобъемлющей системе ритуалов, которые повторялись изо дня в день, без изменений. Пока они были для него незнакомыми и загадочными, Виктор не смел задавать вопросы, а привыкнув, тем более не смел ничего ставить под вопрос. Завтрак: бабушка спрашивала деда, что ему приготовить.
— Долли, ну что ты спрашиваешь? Ты же знаешь!
И каждый раз бабушка с возмущенной миной на лице уходила на кухню, бросала на сковородку ветчину, заливала яйцом — ветчина и яйца в доме никогда не переводились — и в конце концов шваркала на стол перед дедом тарелку, со словами:
— Вот тебе твоя фаршированная рыба!
Один-единственный раз Виктор спросил, нельзя ли и ему фаршированной рыбы. «Где ребенок этому научился?» Больше Виктор никогда не спрашивал. Он получил хлеб с маслом и две четвертушки очищенного яблока, без сердцевины. Почему яичница с ветчиной называлась фаршированной рыбой, мальчик тоже не спрашивал. Все здесь было ненормально, но именно это и считалось нормальным. Ветчина вдруг опять называлась ветчиной — когда дедушка ее не ел.
— Почему ты не ешь, Рихард?
— Остыло уже!
— Ах вот как? Значит, холодную ветчину есть нельзя?
Очень скоро Виктор наизусть знал все диалоги пьесы, которую дед с бабушкой каждый день разыгрывали вновь, и после каждой реплики мог бы вслух подсказать следующую. Проделал он это один-единственный раз.
— …остыло уже! — Дед.
— Ах вот как? Значит, холодную ветчину есть нельзя? — Виктор.
— Кто спрашивал этого ребенка? — Бабушка.
Виктор был мальчик худенький, очень непоседливый. Но ему пришлось научиться часами сидеть на одном месте. За едой. В те дни, когда он оставался дома с бабушкой. В таких случаях двигались только ножницы — если он получал картинки для вырезания. Крепости, дворцы, крестьянские усадьбы, самолеты, корабли — мастери себе целый мир, только сиди спокойно. Ему больше нравилось сопровождать деда, ведь тогда можно вприпрыжку бежать рядом, из одной кофейни в другую. Опять же и в кофейне посидеть хорошо, дед и внук довольные смотрели друг на друга, и дед говорил:
