— Но тебе когда-нибудь снилось, что ты словно парализована, потому что угроза вполне конкретна…
— Так ведь и это вполне конкретно!
— Да, но я имею в виду реалистично, как бывает исторически, на самом деле…
— Что-что?
Виктор выпил стакан воды и попробовал начать еще раз:
— Например, кто-то приходит за тобой, хочет забрать и…
— Кому надо меня забирать?
— Так вот, ребенком я снова и снова видел во сне, что кто-то приходит забрать меня, вернее нас — маму и меня. Отец, как ни странно, никогда в этих снах не появлялся. Сперва я слышал, как вверх по лестнице топочут сапоги. Понятия не имею, откуда я знал, что это мужчины в сапогах, просто знал, и всё. Потом раздается стук в дверь, громкий, бесцеремонный, слово ее вот-вот вышибут ногой. Мы с мамой подбегаем к окну, смотрим на улицу. Там темно, но мы различаем у дома мужчин в длинных кожаных пальто. Мчимся в комнату, выходящую во двор, опять глядим в окно. Во дворе тоже стоят эти люди. Гестаповцы. Понятия не имею, откуда я это знал, но тем не менее знал. Нацисты пришли за нами. В дверь дубасят, уже со всей силы, пытаются высадить ее. Мне все время, а сейчас тем более хотелось убежать, убежать куда угодно и скрыться, но я не мог. Пытался оторвать ноги от пола, только не мог ими пошевелить, разве что так медленно, что на один шаг потребовались бы минуты. Вот что я имею в виду. Подобные вещи когда-то происходили на самом деле, а твой огромный валун…
— История с валуном — эпизод какого-то телесериала. Должно быть, я его видела, а во сне переосмыслила. И…
— У вас тогда еще не было телевизора!
— У нас телевизор появился очень рано. К тому же я не помню в точности, когда это было. А ты наверняка слышал историю, которую рассказывали в семье.
— У вас в семье говорили о временах нацизма?
— Нет.
— То-то и оно. У нас тоже. Никогда. Так что дома я определенно ничего подслушать не мог. Но во сне все было ярко, пластично, конкретно, как наяву, и…
— И как ты это объясняешь?
— Я пережил это наяву!
— Не может быть. Мы же все с пятьдесят пятого.
— Раньше. Я был маленьким еврейским мальчиком, и нас забрали, я погиб.
— Ты шутишь.
— А после освобождения я родился снова. Иначе откуда в моих снах такие яркие, конкретные образы, хотя…
— Виктор, ты рехнулся! Все-таки ты слышал какие-то рассказы. Можно ли верить этому всерьез?!
— Гундль! Можно подумать, именно ты разбираешься в вере…
— Хильдегунда! Очень даже разбираюсь. Мой муж преподает религию.
— Что? Но… вот, значит, как. Ты замужем за… пастором? Неужели правда?
