Тюремные дневники, или Письма к жене | страница 29



Охранники мечутся, как угорелые. Местный час пик, короче.

Для начала битый час просидел в пенале. Пенал — это крохотный одиночный бокс с деревянной лавкой. Полтора шага в длину, полтора в ширину. Стены все какие-то бугристые. Специально так сделано. В карцере, кстати, тоже. «Пена» или «пенка» — так, кажется, это называется. Железная дверь с глазком. Глазок, естественно, закрыт.

Охранник запускает тебя в этот пенал и сидишь там, пока не вызовут.

Это, когда в комнату с пеналами вбегает охранник и выкрикивает твою фамилию. Кричишь: «Здесь!» и стучишь ногой в железную дверь пенала, чтобы охранник понял, где ты сидишь. В общем-то, сидишь иногда часами. Многие, кстати, переносят пенал очень плохо. Тяжело. «Стены давят».

Наконец выводят. Смотрю, народу уже собралось человек десять, и по пути охранник забирает из пеналов и со сборок все новых и новых.

В результате образовалась целая толпа. Идем. Охранник впереди, держит в руках целую пачку каких-то листков: ордеров, квитанций или как там они правильно называются (в общем, по одной бумаге на каждого человека). По пути делает перекличку. Останавливает нас всех в каком-то коридоре у какой-то очередной запертой двери и начинает по своим листкам выкрикивать фамилии. «Иванов!» — «Есть!» — «Петров!» — «Есть!» и т. д. На три или четыре фамилии никто не откликается. Охранник что-то там у себя помечает, забирает несколько человек и уводит. Минут через десять возвращается. Приводит каких-то новых. Опять делает перекличку. Опять что-то не сходится. Опять куда-то убегает. Кого-то уводит, кого-то приводит. Так повторяется несколько раз. Время, между тем, идет. Мы все стоим в этом долбаном коридоре. Сквозняк, холод, из окон дует, стены и потолок мокрые.

Наконец, после очередной переклички (по моему, уже пятой или шестой по счету), он вдруг обращается к одному из толпы. К какому-то на вид совсем забитому, замученному и замызганному мужичонке:

— А ты почему не отвечаешь? Как тебя зовут?

— Кого?

— Тебя!

— Меня-то?

— Ну да, тебя.

— Зовут-то?

— Фамилия! Как твоя фамилия!?

— Олит.

— Я же тебя называл!

— Вы называли Улит, а я Олит.

— Еб твою мать!! Да какая разница!

В результате в камеру из-за этого Олита-Улита я попал только в девять вечера.

5 апреля, суббота

Суббота, событий никаких. Но зато был роскошный обед. На первое — горох, на второе — картошка! Причем, все без вискаса.

Не помню, кстати, писал ли я тебе уже, чем здесь кормят? Ну, если даже и писал — ничего страшного. Еще раз почитаешь. Полезно же лишний раз напомнить, как я здесь сижу! Как страдаю… Одним вискасом, блядь, питаюсь! Как последняя кошка! Скоро, наверное, хвост вырастет и мяукать начну… Да-да! Вот почитай — пожалей!