Вот незадача, а то он бы непременно трахнул ее сегодня.
Но ему очень было нужно от нее еще одну вещь, и спрашивать надо было быстро, пока она не вырубилась.
— Симона, послушай, ты знаешь одного актера, великого актера, muy lindo che se llama Flavio Sa…[20]
И вдруг он оказался в другом мире: Симона Сомаини, сидевшая перед ним, исчезла, на ее месте колыхалась какая-то жидкость и на него любопытно таращилась морда групера. А сквозь аквариумное стекло, расплываясь, приветливо махали руками Молитвенник, Закуска, Питбуль и Гробовщик.
Тут его схватили за волосы.
На улице возле ресторана Паоло Бокки нервно глядел на часы. Они сидели там уйму времени, и, по его расчетам, Сомаини уже должна была вырубиться.
С минуты на минуту Флавио выйдет вместе с актрисой. Бокки забрался в автомобиль и стал следить за выходом из ресторана. Наконец двери распахнулись. Четверо орков со страниц «Властелина Колец» волокли какой-то мокрый тюк, завернутый в тряпку, похожую на тунику Мбумы.
Он выругался. План, кажется, провалился.
Он увидел нечто невозможное в природе. Один из «ультра» согнул Сарторетти, как рекламный проспект, и, вопреки всем законам физики твердых тел, засунул в багажник «форда-Ка».
Потом все четверо вскочили в машину и уехали.
Бокки выскочил из «131-го» и оседлал «кабаллеро».
Он не мог все это так оставить.
— Помнишь фильм «Бен Гур» с Чарлтоном Хестоном? — спросил Молитвенник у Флавио Сарторетти, который лежал на земле посреди цирка Массимо, пристегнутый цепью к «харлей дэвидсону» модели «уайд глайд» восемьдесят третьего года.
Сарторетти прохрипел что-то, видимо означающее «да».
Закуска увеличил обороты двухцилиндрового двигателя до четырех тысяч, газанув в лицо комика:
— Помнишь гонки с грузом?
Сарторетти понял. Это был один из его любимых фильмов, вместе с «Крамер против Крамера».
— Сколько кругов положено сделать?
Сарторетти прошелестел:
— Че… тыре, как кругов под… ки… лем…
— Молодец. — Молитвенник повернулся к Закуске. — Давай, вали!
Закуска сделал вираж, выпустив фигурную струю дыма, выжал педаль газа, стрельнул глушителем и поехал на одном колесе.
С высоты общественного розария Бокки наблюдал, как друга тащат по древнему римскому стадиону. Тот брыкался, как марлин в сети, среди собачьего дерьма и битых бутылок.
Бывший хирург закрыл лицо руками. Под рев мотоцикла, что отдавался в стенах Августинского собора, он погружался в бездну отчаяния.
Надо было придумывать другой план!
Спустя два месяца
