И тем не менее мы должны иметь значение, пусть только друг для друга, пусть только затем, чтобы дать друг другу еще капельку значения, чуть-чуть дополнительной важности. Что еще могут пузыри, как не прилипать друг к другу?
Я должен помочь Клэр. Я больше не желал думать почему. Но в этот мир за Дунаем, в эту пустыню без конца и края я не мог отправиться один. Звездный свет стал серым, и холодный туман с моря обволакивал меня. На мой лоб упала капля дождя. Я устало забрался в машину, захлопнул дверь, повернул ключ в замке зажигания и поехал назад, снова вдоль верфей. Мне надо было кое-что найти, и это могло оказаться самым трудным.
Но то ли мне сопутствовала удача, то ли я уже начал ориентироваться в этом лабиринте. Дождь становился все сильнее, и я уже проехал мимо двух улочек, показавшихся слишком темными и малообещающими под этой завесой дождя. Третья выглядела точно так же, однако, когда я проезжал мимо нее, я успел увидеть отдаленный блеск, крошечное пятнышко света, пробившее на мгновение дождевую пелену. Я затормозил, развернул машину, стуча колесами по грубым камням, и въехал на эту улочку. Свет все еще горел, далекий, крошечный, рубиновое пятнышко на сером бархате. Мои ощущения мне ровным счетом ничего не говорили, но никакого другого знака не было. Он привел меня под окна мрачного массивного здания. Когда-то, наверное, это была коммерческая крепость, откуда правили судьбами людей вплоть до Норвегии, а то и Владивостока. Теперь же над дверями болталась современная вывеска, облезлая и неудобочитаемая, а большинство окон вместо штор были закрыты чем-то вроде просмоленной бумаги. Это превращало их в темные зеркала, и отражением в одном из этих зеркал было начало улицы, находившейся напротив, и света, сиявшего в ее конце. Я выскочил и стоял, моргая, всматриваясь сквозь дождь, колотивший и плескавший по крыше машины, затем захлопнул за собой дверь и побежал. В окне отражалась вывеска «Иллирийской таверны».
В конце улочки я угодил по лодыжки в грязную канаву и побежал, расплескивая грязь. Я одолел канаву в несколько скачков, последним чуть не сбив какого-то беднягу велосипедиста, и наконец оказался у выцветшей красной двери. Дверная ручка была странной, и я все еще возился с ней, как вдруг почувствовал, что дверь открывается. Из мрака выглядывало лицо удивленной Катики, похожей на лисичку:
— Стефан! Входи! Входи же! Ты промок насквозь! Иди посушись у огня.
Я схватил ее за руки, и она игриво пробежала пальцами по моим ребрам:
