— Это совершенно чудовищно, сэр! — пропыхтел Фредерик. — Нет, это нечто из ряда вон выходящее! Я требую объяснений, Каффи! Выставить меня простофилей, вовлечь мою солидную фирму в участие в каком-то низком обмане… каком-то заурядном мошенничестве…
— Сдается мне, что это весьма незаурядное мошенничество! — жизнерадостно прервала его Молл. — Я думала, что собаку съела на всяких аферах и надувательствах, но про такое даже и не слыхивала!
— Объясните все, Каффи! — упорствовал Фредерик. — Иначе мне придется принимать меры! И суровые меры! Что вы скажете Невидимым, жалкий человек? Подумайте! Невозможно спорить с Огуном!
— По-моему, есть идея и получше, — вмешался Джип. — У наших покойных друзей не хватило времени что-то отсюда достать, так ведь? Так что если здесь что-то было, то, держу пари, оно никуда и не делось. И если мы хорошенько посмотрим — доберемся до корня всего этого дела, да простят мне плохой каламбур! — Молл застонала. — А мистер Каффи как раз и проделает эту работу!
Джип пристально наблюдал за лицом владельца мебельного магазина, и я был удивлен реакцией этого человека. Он посерел еще больше и даже нашел в себе силы, чтобы возражать, но Джип легонько ткнул его острием палаша, и тот вскочил на ноги, продолжая протестовать. Мне все это не очень понравилось. Ибо это значило, что тут кроется что-то такое, чего он боялся больше, чем Джипа. А это было абсурдно, ибо Джип мог запросто взять да и перерезать ему глотку.
Джип не стал раздражать его больше, чем было необходимо. Мы провели Каффи — он все еще протестовал — в дальний конец склада, туда, где у стены в три слоя лежала большая груда бесформенных тюков. Их запах описать невозможно — он не был неприятным, просто его действительно невозможно было описать, за исключением того, что одним из его компонентов был аромат сухой земли, а остальные наводили на мысль скорее о лекарствах, чем о пище, и о смолах, а не специях. Подобно ментолу, он, казалось, притуплял одни чувства и обострял другие; и он был очень въедливым. Когда фонарь выхватил груз из темноты, я увидел, что это огромные квадратные тюки из грубой соломенной сетки, через широкие ячейки которой выглядывали какие-то уродливые грязно-розовые клубни, изъеденные и узловатые.
Фредерик сделал знак Каффи.
— Вскрывайте тюки! — приказал он своему соседу. — Каждый, один за другим!
Каффи попятился, дико оглядываясь на нас, по его лицу струился пот. Теперь я увидел, что он ничуть не стар, а под грязной тенниской вздуваются мышцы атлета-тяжеловеса — несомненно, из-за того, что ему приходилось таскать мебель. Однако отвислый живот добавлял ему добрый десяток лет, а страх избороздил морщинами его лицо. Он одними губами произнес в наш адрес очередную порцию брани и заметно покачнулся, прежде чем взять первый тюк из верхнего ряда. Он запустил пальцы в грубую сетку и без всяких усилии разорвал ее, затем резко отскочил. Корни разлетелись во все стороны и опустились у наших ног, нас окутал крепкий запах; однако больше там ничего не оказалось.
