Я мог бегать по этим верфям взад-вперед в поисках, но я не стал этого делать. Я слишком хорошо знал, что случилось. Я боялся этого с той минуты, как увидел газету. Может быть, это произошло, когда взошла луна. Мои воспитанные Сердцевиной инстинкты выбросили меня на берег в чужой стране без документов, паспорта, денег и даже разумного объяснения, почему я там оказался. Они оставили меня совершенно голым на безлюдном берегу. Отрезали меня от «Непокорной», от Молл и Джипа, от всякой надежды на помощь.
Рассвета так и не было. И может быть, не будет никогда. Передо мной не было ничего, кроме улиц, целого города поворотов, за которые можно завернуть в надежде на то, что за каким-нибудь, за следующим… надеясь вопреки надежде. Сколько времени это займет? Опустошенный и больной, я вцепился в ворота склада, глядя вверх на пустые маленькие окна далеко вверху, на глаза, такие же слепые, как и мои, к тому, что хотели бы увидеть больше всего. Оно было где-то за этими окнами, под этой современной мишурой, прошлое, заключенное в оболочку листовой стали, как в футляр. А может, как в гроб?
— Эй! — заорал сердитый хриплый голос. — Эй ты! Ты что здесь делаешь? А ну-ка проваливай!
Я чуть не бросился на кричавшего, но вовремя сообразил, что в таких местах ночные сторожа носят оружие, да и вообще лучше не привлекать внимание к себе. Свет прожектора следил за мной, пока я удалялся. Я завернул за первый угол, в тень неосвещенных улиц. Темнота сомкнулась надо мной. Потерянный, одинокий, я слепо брел, спотыкаясь, по вонючим лужам, глубже и глубже погружаясь в ночь.
Сначала я все еще пытался запомнить, куда иду, поворачивая в ту или иную сторону, разыскивая другой путь назад по затемненным проходам — к реке и докам. Но скоро мой усталый ум потерял след, а потом я вообще позабыл, в какой стороне находятся доки, но продолжал идти. Время от времени я лихорадочно пытался думать. Что бы сделал любой потерявшийся турист? Пошел бы в британское консульство, придумав для удобства случай амнезии? Тогда меня отправят домой. Правда, придется многое объяснять — насчет того, как я здесь оказался, насчет золота, насчет того, что… случилось с Клэр. Мне повезет, если не попаду в психушку. А с таким грузом на совести, как Клэр, может быть, я и предпочел бы туда угодить…
Через некоторое время я обнаружил, что снова выбрался из темной дымки на более широкие улицы с огнями и освещенными окнами; однако что это были за улицы и где они находились, меня уже не интересовало. Некоторые были с кирпичными элегантными домами, какие я видел раньше, другие были нарядными и новыми, обрамленными сверкающими витринами магазинов и неоновыми вывесками, но все они были пустыми, голыми, мертвыми. Я налетал — не знаю на что: фонарные столбы, мусорные баки, уличный мусор. Я слышал голоса — сердитые голоса, но не знал, откуда они доносятся. Возможно, на этих тротуарах все-таки были люди, но если и были, я их не видел. Только машины с шипением проносились мимо, сгустки света и шума без водителей. Иногда они внезапно шли прямо на меня, бешено сигналя, казалось, шли со всех направлений, и мне приходилось уворачиваться, проталкиваться сквозь них и, шатаясь, уходить прочь, пока они снова не подъехали.
