В чем здесь было дело: в возрасте или просто в случайности, вызванной таинственной силой, благодаря которой они жили так долго и так интенсивно? Теперь, когда я над этим задумался, я понял, что нечто похожее было и в Пирсе, и в других членах экипажа. Но в них это было выражено не так сильно или не так завершенно. Иногда это действительно выглядело как нечто нечеловеческое: хромой мастер оружейник Хэндз, казалось, потрескивал и мерцал какой-то злобной разрушительной энергией, словно в его желудке сгорала не пища, а пушечный порох. Он как будто воплощал собой живой дух своих орудий, с единственной целью — разрушать, и не важно, что именно.
Внезапно я глубоко ощутил, как мне не хватает какой-нибудь страсти, хотя бы вот такой, односторонней: во мне ведь ничего подобного не пылало. Я почувствовал себя заржавевшим, покрытым пеплом и пустым, как давно заброшенный камин, который я восстановил, ремонтируя свою квартиру. Потребность помочь Клэр, может быть, и вызвала свет, но не более того. Последний яркий язык пламени в тлеющей золе, но его одинокий свет только осветил пустой очаг. А все остальное было холодным.
Джип похлопал меня по плечу.
— Эй, выше голову! — сказал он, таща меня через неописуемую суматоху по направлению к юту. — Я подумал, что тебе захочется посмотреть, мы сейчас собираемся развернуть его, дать парусу немного набрать ветра, и если такелаж и рангоут выдержат, — ну, тогда будем давить на газ.
— Наверх! Все наверх! — как из бочки, раздался голос из переговорной трубы. — По брасам! Мистер помощник! Мы поднимаем якорь! Продолжайте, когда будете готовы, штурман!
Пока помощник и его команда выбирали так, чтобы мы держали нос по ветру, Джип, стуча башмаками, взбежал по сходному трапу:
— Да, да, капитан! Готов, рулевой? Тогда разворачивай — аккуратненько, вот так — на один румб, на один румб — паруса… — Его глаза были прикованы к новому такелажу, он отдавал команды напряженным, монотонным голосом, почти не кричал, но на палубе стало так тихо, что его голос был слышен совершенно отчетливо. Грубый квадратный парус затрепетал, рей скрипнул; я затаил дыхание. Полотнище ударило раз, другой, затем туго натянулось с удовлетворенным хлопком. Мачта напряглась, скрипнула и задрожала на опорах под сильнейшим напряжением, игравшим на ней, как невидимые пальцы, — и выдержала. Палуба перестала пошатываться и плавно поднялась, когда корабль медленно, с трудом двинулся вперед. Раздался дружный вздох, словно все вспомнили о том, что надо дышать, словно мы сами пытались наполнить парус.
