Сквозь щели в ставнях мы видим, как меркнет в одно мгновение дневной свет, и я понимаю, что землю снова накрыли тучи. Затем с неба обрушивается вода, хлещет по стенам веранды, затекает под дверь, в окна, растекается по полу вокруг нас темными кровавыми ручьями. Лора смотрит, как вода обступает нас, течет вокруг большого стола и стульев. Возвращается Мам, ее взгляд так пугает меня, что я хватаю у нее из рук одеяло и пытаюсь заткнуть им щель под дверью, но вода сразу пропитывает его и снова течет внутрь. Снаружи оглушительно воет ветер, зловеще потрескивают балки, гремят сорванные с крыши листы жести. Дождь заливает чердак, и я думаю о наших газетах, о книгах, обо всем, что мы так любим и чему суждено погибнуть. Разнеся в прах слуховые окна, ветер с воем гуляет по чердаку, крушит мебель. С ужасающим грохотом он вырывает с корнем дерево, и то, врезавшись в южный фасад дома, вспарывает его, как брюхо. Мы слышим треск рухнувшей веранды. И в тот самый миг, как огромная ветвь пробивает одно из окон, Мам увлекает нас прочь из столовой.
Разъяренным невидимым зверем ветер врывается сквозь пролом, и на какой-то миг мне кажется, что само небо ринулось на наш дом, чтобы раздавить его. Я слышу грохот опрокинутой мебели, звон разбитых стекол. Мам тащит нас, не знаю как, на другую сторону дома. Мы укрываемся в отцовском кабинете и сидим, прижавшись к стене, на которой висят карты острова Родригес и звездного неба. Ставни закрыты, но ветер разбил стекла и вода заливает паркет, письменный стол, книги и бумаги отца. Лора неловко пробует сложить какие-то бумаги, но у нее ничего не получается, и она снова садится на пол. Сквозь щели в ставнях видно небо, такое темное, что кажется, будто настала ночь. Ветер вихрем кружит вокруг дома, бьется о горную преграду. И этот бесконечный треск ломающихся деревьев вокруг!
«Помолимся», — говорит Мам. Она закрывает лицо ладонями. У Лоры лицо бледное-бледное. Она не мигая смотрит в сторону окна, а я пытаюсь думать об архангеле Гаврииле. Я всегда думаю о нем, когда мне страшно. Он большой, весь окутан светом, в руке у него меч. Разве он мог обречь нас на гибель, бросить одних, на растерзание морю и небу? Свет продолжает угасать. Ветер хрипит, воет, и я чувствую, как дрожат стены нашего дома. От веранды отлетают целые куски, с крыши сорвана вся жесть. В окна, словно комья травы, бьются обломанные ветви. Мам прижимает нас к себе. Она тоже больше не молится, только смотрит страшными, остановившимися глазами, а мы вздрагиваем при каждом завывании ветра. Я ни о чем не думаю, я не могу вымолвить ни слова. Но даже если бы я захотел сказать что-нибудь, Мам и Лора все равно не услышали бы меня в этом грохоте: словно земля разрывается до самой своей сердцевины, словно на нас медленно, но неуклонно низвергается огромная волна.
