— Ни к чему, — она сама подошла к Арэну, двигаясь медленно и грузно.
Взгляд ее теперь стал еще более древним, чем в их прошлую встречу. Зрачки выцвели, подернулись беленой, как у слепца. Арэну стало не по себе, под таким взглядом, но он не отвел глаз.
— Знаешь, ради чего ты здесь, воин? — спросила старая женщина.
— Знаю.
Позади него раздалась возня и возмущенные крики горожан. Арэн обернулся — сквозь плотный строй людей, пробирались Миэ и Банру. Оба выглядели взволнованными, а глаза волшебницы подернулись слезами.
— Не троньте его, слышите, дикари?! — Ее голос звенел чистым горным хрусталем. — Я испепелю ваши дома, и да поможет мне Амейлин!
— Миэ, не стоит, — попытался успокоить Арэн, но гул в толпе возрос и слова утонули в нем.
Варай уже двинулся к волшебнице, но Мудрая остановила его, призывая деревенских к тишине. Дасириец в очередной раз подивился ее удивительной власти — стоило только заговорить, и все звуки разом смолкали, как по мановению странного колдовства.
— Наши традиции непонятны чужакам, — сказала Мудрая, обращая взор в сторону Миэ. — Но этот мужчина покорился им. В Яркии вдосталь пролилось крови.
Миэ уже порывалась с ответом, но Банру, дождавшись молчаливого согласия Арэна, закрыл ей рот ладонью и прижал женщину к себе. Бронзовокожий жрец покорно принимал ее слабые удары ладонями, только шептал что-то на своем родном языке. В конце концов, Миэ перестала сопротивляться, укрывшись на его плече. Тело таремки содрогалось рыданиями.
— Я буду просить духа о милости, — только и сказала Мудрая, вновь оборачивая лицо к Арэну.
Дасириец не стал отвечать. Он не знал, что его ждет, мог только догадываться, вспомнив ритуал, который ему довелось увидеть в лесу. Хани тогда вряд ли смогла бы уйти, останься она без помощи. Оставалось только верить, что его не бросят умирать одного. В памяти всплыл отцовский замок: реющие на башнях знамена, цвета спелой пшеницы, с летящим орлом, дубовая роща, полная дичи, младшие сестры за вышиванием и мать у окна, с глазами полными грустью.
Вспомнились и письма, которые он так и не отдал Рашу. Обещание, данное отцу.
В толпе снова раздалась возня, в этот раз деревенские расступались живо, пропустив вперед двух северян: лица обоих были цвета спелой свеклы, рты широко раскрывались, на волосы налипли тонкие сосульки.
— Мудрая, — проговорил один, но дыхание его сбилось и он умолк.
— Мы ездили за частокол, по южному пути, как приказал эрл, — заговорил второй. — Шараши. Их много. Куда хватает глаз — все чернится от них.
