Власти полагали, что научить «родину любить» поможет, помимо профессиональных пропагандистов и историков, публикуемое в этом же номере газеты от 9 июня 1934 года Постановление ЧИКСССР о дополнениях «Положения о государственных преступлениях» статьями об измене родине. Такой грех, указывалось в статьях, будет караться расстрелом, а недостаточно патриотичные члены семей, способствовавшие измене, знавшие о ней, но не доведшие это до сведения властей, — наказываться лишением свободы от 5 до 10 лет. Неведавшие же об измене члены семьи подлежали лишению избирательных прав и ссылке в отдаленные районы Сибири на пять лет.
Казалось бы, слово «родина», встречающееся в газетной статье в качестве синонима «родной страны» и «отечества», в любом государстве мира способно возбудить интерес разве что досужего стилиста. Но это же слово, возвращенное к жизни в СССР в 1934 году, привлекло к себе внимание едва ли не большее, чем расстрельные статьи положения о государственных преступлениях, в которых оно также фигурировало. Слово символизировало начало нового этапа во взаимоотношениях советской власти и советского общества. Власть давала знать, что перестает считать Союз ССР отечеством исключительно мирового пролетариата и признает его прежде всего отечеством живущих здесь людей. Для народов СССР слово это стало добрым предзнаменованием, означавшим если не отказ, то хотя бы некоторое отступление властвующего режима от революционного утопизма и авантюризма. Передовица «Правды» вселяла надежду на то, что правящие круги впредь в своей внутренней и внешней политике станут руководствоваться национальными интересами русского и объединенных с ним других народов страны.
Оппоненты тогдашней ВКП(б) — изгнанные за границу меньшевики и троцкисты и их сторонники внутри СССР — появление слова «родина» (писавшегося пока еще со строчной буквы) в лексиконе большевиков расценили как лишнее доказательство контрреволюционного перерождения сталинского режима. Меньшевистский журнал «Социалистический вестник» (издавался в Берлине с 1921 г.) в номере от 25 июня 1934 года откликнулся на событие в СССР собственной передовицей. Ее заголовок повторял название правдинской статьи, но был приведен в кавычках. Уже одно это могло выражать сложную гамму чувств авторов журнала: изумленное непонимание, сожаление, неприятие, осуждение.
Авторы отклика были, конечно, правы, утверждая, что новый призыв большевиков есть свидетельство «лихорадочной предвоенной атмосферы, в которой уже живет весь мир», и руководители СССР в этих условиях решили прибегнуть к крайнему средству замене ставшего уже традиционным для большевиков «социалистического отечества» давно сданной в архив «родиной». Слова и лозунги социально-политического словаря, опять же во многом верно отмечал орган меньшевиков, «имеют помимо своего логического и вещного смысла — эмоционально-психологический. Этот смысл неразрывно срастается с ним в ходе их исторического развития, в процессе того применения и использования, которое выпадает на их долю, как идеологических орудий в отнюдь не идеологической борьбе групп, классов, наций, государств, и его — не могут вытравить никакие, логически самые безупречные комментарии. В массовом восприятии они, вопреки всем комментариям! сохраняют вполне определенное эмоционально-психологическое звучание, и только на это звучание могут рассчитывать кто бросает их в массы».
