. Огонь-парень!
3-й красноармеец. Ладно, брось его. Успокойся. Мы сейчас тебя в штаб направим.
Зямка. Права у него нет… Пристал… За душу тянет, кто, да что, да откуда, да почему, а там командир, может, пропадает… Может, уже окружили его в лесу… Пропустите, говорю. (Рванулся. Красноармейцы преградили ему дорогу. Зямка внезапно потерял самообладание и заплакал.) Расстреляют они его! Говорю вам, расстреляют они командира. Пропустите меня.
Кудрявцев(подходит в сопровождении Запалки). Зямка, не расстреляют! Зямка!
Зямка(опешил от неожиданности, потом вскочил) Командир!..
Кудрявцев(целует его). Что это ты, Зямка, плакать вздумал.
Зямка(глотая слезы). Да вот пристал — как, да что, да почему, да откуда? А я и не плакал!
Магда. Он думал, что вы в лесу, товарищ командир. Боялся за вас. Помочь хотел, а его не пускали. Вот сердце-то ему и защемило. Он не плачет.
Ян(подает Кудрявцеву сапоги). Это вам старый Самуил прислал из мастерской.
Все отдают сапоги.
Кудрявцев. Хороший подарок.
Ян. Запишите меня в Красную армию. Что я такой худой, ничего не значит. Кормежка была плохая. Мне уж семнадцать лет. Ну, шестнадцать.
Лейбка. Товарищ Кудрявцев, я больше с поста никогда в жизни не уйду, запишите меня.
Кудрявцев. Ладно, Лейбка. Только я тебя проверю.
Магда. Верхом скакать я обучена, товарищ командир. Так поскачу, никто не догонит. А что я девушка, так это ничего не значит, велите записать меня в Красную армию.
Зямка. Это мои товарищи, товарищ командир, вместе работали. Народ надежный.
Кудрявцев(улыбаясь). Ладно. Всех запишем.
Ян. А вы сейчас запишите.
Кудрявцев. Ну, хорошо. (Записывает.)
Запалка. Я говорил тебе, Андрей, что он прорвется. Эх, Зямка, хороший ты у меня паренек!
Зямка. Ладно уж, знаю!
Запалка. Ничего ты не знаешь. Мы вот с командиром о тебе толковали.
Кудрявцев. Зямка, штаб третьей дивизии постановил наградить тебя. Что просишь?
Зямка. Пошлите меня к Ленину.
Кудрявцев. К Ленину? А что ты там делать будешь?
Зямка. Разговор у меня к нему есть.
Запалка. Это о чем же?
Зямка. Первое дело — поклон ему передам от всего нашего отряда, а второе — про себя расскажу, что я был в учении у сапожника Бенци. Первый год жалования мне положили двенадцать рублей в год, на второй — двадцать пять, а третий — и все тридцать и харчи хозяйские. Стал я служить, а жрать-то мне не давали, да еще каждый день били. Верно я говорю, Магда? Ну, а я не уважаю, чтобы меня били. С детства такой уж. Терпел, терпел, а потом колодкой ему в голову запустил и к вам в отряд сбежал. Поезд-то когда же на Москву?
