Его разбудило мычание коровы в хлеву, где должны были провести ночь хозяева избушки. Через низенькое окно пробивался солнечный свет. Пахло старьем и лежалым сеном. Примерно так же пахло на чердаке деревенского дома бабушки Ральфа, где он, еще будучи ребенком, любил прятаться от обязательных патриархальных семейных обедов, сопровождаемых молитвой и нескончаемыми нравоучениями в адрес непослушного и шкодливого Мюллера-младшего. Ральф с самого раннего детства мстил родственникам за их упорное стремление приучить его к фамильному консерватизму и ханжеству. В младенческом возрасте эта месть, еще неосознанная, выражалась в нескончаемом реве по любому поводу, в итоге временно уничтожавшем в окружающих все человеческое, в том числе и безоглядную любовь к детям. Когда Ральф подрос, он водил дружбу с детьми из бедных кварталов Мюнхена, и даже одно время мечтал записаться в штурмовые отряды Рема. Ему нравилась что все, включая учителей в школе, их очень боялись. Но, разумеется, больше всего он мечтал примерить на свои худенькие плечи легендарную коричневую форму.
Мюллер встал со своего ложа у печи, взял китель, бросил взгляд в угол хаты, где под иконой висели старые фотографии мужчин в военной форме, и вышел в сени.
В сенях стояло ведро с водой, рядом, пошатываясь, его сослуживец Зигфрид Рейнвальд жадно пил воду из алюминиевого ковша.
—Доброе утро, герр Мюллер,— прохрипел Зигфрид.— Спали нормально?
—Дай-ка глотнуть,— стараясь не замечать иронии в голосе быкоподобного Зигфрида, Ральф отобрал у него ковш.
Ледяная вода обожгла горло. Ральф стал пить осторожно, маленькими глотками, попутно изучая окружающую обстановку. Бревенчатые стены в несколько слоев обклеены пожелтевшими газетами. На страницах большей частью красовалось усатое лицо большевистского диктатора. Деревянный разделочный стол, накрытый потертой скатертью с кружевами, стеклянная банка с ножом, гнутыми вилками и большими ложками, тоже гнутыми, несколько гвоздей у массивной двери с железным запором — вот и весь интерьер. На одном из гвоздей висел старый пастуший кнут.
—А где остальные?— от свежей воды и утренней прохлады Ральф начал просыпаться.
—Кто где. Разошлись по другим домам. Мы тут теперь одни будем жить. Не слыхал, мадьяры вчера стреляли полночи, потом дом подожгли. А ты спал и все пропустил.
Зигфрид протянул руку за кружкой. Ральф кружку отдал.
—Да? Я бы их не брал на войну. Пусть в поле работают или вагоны грузят. Вчера я их вообще не видел там, на холме.
