Словно в подтверждение ее догадки, Марк скривил губы в слабом подобии улыбки и нехотя проговорил:
– Ну, мне пора идти. Нужно побыстрее отвезти подсвечники в лабораторию. Но ведь мы еще увидимся сегодня, правда?
– Сегодня? Когда?.. Боже мой, я совсем забыла.
– Значит, хорошо, что я заговорил об этом. Ведь в приглашении было сказано, что ты – одна из организаторов.
– Это не совсем так. Я на самом деле ничего не делаю. Моя задача в том, чтобы явиться. Организаторами считаются все потомки семей-основателей. Придешь?
– Чтобы я пропустил сто двадцатый юбилей в честь образования города Промис? Да никогда в жизни! Пообещай, что ты станцуешь со мной танец-другой.
Его предложение немного смутило ее. Но было очень приятно.
– Да, конечно. Хорошо. Увидимся. Спасибо еще раз, – сказала она, махнула на прощание рукой и скрылась в доме.
Телефон надрывался на столике. Хэлли схватила трубку.
– Алло?
– Хэлли?
– Трейси?! С тобой все в порядке?
В трубке раздались громкие рыдания, но Трейси удалось-таки сказать «да».
В изнеможении Хэлли опустилась в кресло, пытаясь взять себя в руки и утихомирить разыгравшиеся противоречивые чувства – гнев и облегчение.
– Я так за тебя волновалась. Где ты? Что случилось?
– Все нормально, – всхлипывая, ответила Трейси, – но я так глупо вела себя.
– Значит, ты все-таки причастна ко всей этой истории с ограблением?
– Нет. То есть, не совсем. Только частично. Понимаешь, – снова всхлипнула она, – я рассказала этому парню про деньги, и про то, как я хочу их получить, и про то, как злюсь на тебя, что ты мне не даешь этих денег. А он спросил: «Почему бы нам не взять кое-что, чтобы преподать урок твоей сестре?» И тогда это показалось мне неплохой идеей.
У Хэлли заныло сердце. Это показалось хорошей идеей? Причинить ей боль, испугать и так расстроить?
Трейси, словно читая ее мысли, робко добавила:
– Но я была неправа. Мне так жаль, Хэлли. Я не знаю, что нашло на меня, мне просто было так гадко, что ты обращаешься со мной как с маленьким ребенком, который не может сам распоряжаться своими деньгами.
– И тогда ты решила совершить какой-нибудь по-настоящему взрослый, зрелый поступок ограбить музей собственной семьи.
– О, Хэлли, – в трубке снова раздались рыдания, – я себя ненавижу!
Обычно, когда Трейси корила себя за то, что сделала, Хэлли принимала на себя роль утешителя и успокаивала сестру. Но не сейчас. Ее чувства были слишком глубоко уязвлены, чтобы играть роль всепрощающей кузины. Вздохнув, Хэлли откинулась на спинку кресла.
