Обычно Давид позволял демону взглянуть на мир, а потом снова сосредоточивался на человеческом восприятии. Он постоянно следил за тем, чтобы волк не получил слишком большую свободу, хотя от этого было больно им обоим. Поэтому он поскорее закрыл глаза, мешая тем самым волку глядеть на мир. В прошлом у него был печальный опыт, показавший, что чем дольше он сохраняет волчье зрение, тем больше приближается к демону. Хотя в этом соприкосновении было кое-что приятное, Давид ему не доверял. Слишком долго он слушал воззрения Конвиниуса на демона, чтобы не впитать инстинктивное отвращение к слиянию с волком. Впрочем, демоническое восприятие никогда не удавалось отсечь полностью — оно покрывало все вокруг, словно прозрачная пленка.
Когда он оставил дворец позади, из путаницы следов людей и животных ему в буквальном смысле слова бросился в глаза один, такой знакомый. Несколько недель назад он уже шел, сосредоточившись на слабом, едва уловимом, исчезающем следе, пока не выучил его наизусть. Идти по следу Меты было словно разбирать слой за слоем сложную картину, пока на полотне не останется один-единственный мазок кистью. И волк так помогал ему в этом, что Давид пару раз останавливался. Вопреки опасениям, волк ни разу не попытался подтолкнуть его к охоте. Более того, ему казалось, что демон разделяет его тоску по этой женщине.
След в это утро был настолько отчетливым, что Давид едва не лишился рассудка. Ужас прошлой ночи, когда на миг ему показалось, будто он узнал в безымянной незнакомке Мету, еще крепко сидел в нем. Как был свеж в его памяти взгляд, брошенный на него Метой в галерее, и презрительная складка в уголках ее губ. Он не мог даже предположить, что она оказалась здесь из-за него. Или все-таки… Иначе что ей здесь делать? С одной стороны, он с большим удовольствием выяснил бы этот вопрос, с другой — не хотел снова получить отказ. Последние недели и так выдались достаточно тяжелыми, язвительные замечания и расспросы, когда он снова приступит к действиям, оставили свой след.
Пока он принимал решение, его тело взяло верх и помчалось по улицам. В тот миг, когда Мета внезапно обхватила руками его шею, последние остатки рассудка унеслись прочь. Похоже, язвительные замечания теперь долго не утихнут.
Нечистая совесть заставила Давида открыть глаза. Из-за неспособности скрыть важные мысли и чувства, он подставил Мету жадным взглядам стаи. Он сделал ее достоянием толпы. Любой, кто выше его рангом, а официально это были почти все, мог почувствовать, каково это — любить эту женщину.
