— Он еще такой молодой и…
— Когда правишь всего только два года…
— И настоящей власти у него…
— Маловато, хотя папа говорит, что если бы он действительно хотел власти, то пользовался бы ею чаще, но это было не в моде у них в семье…
— Последние лет сто…
— И все-таки он может назначать кого хочет, и председательствует на Государственном Совете, и…
— У него есть право голоса!
Все рассмеялись.
— Вы его видели? — спросил я.
— Он приходил к нам домой…
— Пока не был королем, Жанна.
— А тебя тогда вообще не было.
Какое-то время они препирались, а потом сказали в один голос:
— Все равно он к нам приходил.
— А как он выглядит?
Барышни пожали плечами:
— Высокий и стройный, как свеча.
— Говорят, очень сильный.
— Волосы — желтые, вьющиеся, а глаза — голубые.
— А нос…
— Такой гордый!
— Настоящий греческий профиль! — Для наглядности Мари обозначила ладонью отвесную прямую линию.
— Очень опасный…
— И все девушки…
Тут они понимающе переглянулись и, подавив смешок, обратили ко мне серьезные лица и торжественно продолжали:
— Его никогда не застать дома. Никто не знает, куда он ходит…
— Он такой загадочный…
— И обаятельный.
— Зато его сестра почти все время тут живет.
— Он примет вас в марте, когда начнет заседать Совет.
— Как жаль, что здесь нет Рампельмайеров! — воскликнула Жанна, подпрыгнув.
— Пойдемте домой — пить чай!
Возможно, что именно события того дня стали решающими. Я несколько успокоился. Поведение лорда Дорна польстило мне, а то облегчение, какое я испытал, окончательно убедившись, что моя официальная миссия не делает меня изгоем, устранило одну из причин моих тревог и сомнений. Правда, оставались другие причины, гораздо более тонкие. Возможно, я скучал по той жизни, которую вел дома, но это казалось крайне маловероятным, поскольку моя жизнь в Островитянии была куда разнообразнее. Пускай здесь не было театров, концертов, бейсбольных и футбольных матчей, теннисных кортов, клубов, пышных витрин и ярких реклам, не было приятно будоражащей возможности отправиться в путешествие, не было танцевальных вечеров и ресторанов, не было юных леди моего круга, за которыми можно было бы поухаживать по правилам, привычным для нас обоих, — все же внутренняя жизнь дипломатической колонии была несравненно более богатой и упорядоченной, чем то, что окружало меня дома, где я никогда, даже мимолетно, не соприкасался с миром власти и политических интриг. Здесь я вступил в игру, правда, без особых козырей на руках, и с захватывающим интересом наблюдал, как неотвратимо приближается кульминация — день, когда предложенный лордом Морой договор будет принят либо отвергнут.
