– О Аллах! Прости неверных! – с просьбой в голосе сказал бородач.
Хаджи-Хаджиб пальцем оттопырил Мишелю губу и влил ему в рот коньяку. Бородач схватил Легионера за щеки, потряс, чтобы жидкость просочилась ему под язык, в горло... Положил бутылочку назад в карман.
Мишель вскоре очнулся. Голова гудела, как чугунный колокол. Он включил мобильник. Сигнала сети не было. Внизу, в экранированном железными плитами подвальном помещении, сигнала и не могло быть. В телефоне имелся небольшой фонарик. Мишель покопался в нагрудном кармане, достал плотно закрытую пластмассовую коробочку с изображением красного креста. Открыл аптечку, посветил, нашел таблетку. Разжевал. Взял фляжку, хотел было запить таблетку водой, но передумал. Взял из кармана плоскую бутылочку, поболтал ее перед ухом, открыл, посмотрел. «Неужто испарилось?» – с изумлением подумал он. Допил... Вернее, запил таблетку.
Не прошло и трех минут, как голова прояснилась, а вокруг потемнело. Мишель выключил телефон – решил поберечь батарейку.
Возле противоположной стены бормотал молитву Хаджи-Хаджиб. Под эти монотонные звуки, разогретый коньячком, Мишель немного вздремнул. Делать было нечего, оставалось только ждать. Британцы будут разгребать завалы, искать своих солдат. Вот тогда придется побарабанить, погорланить. Чтобы там, наверху, услышали. А пока есть время отдохнуть, поберечь нервную систему. Мишель закрыл глаза.
– Слышишь, француз, – разбудил его Хаджи-Хаджиб, – мне в плен нельзя.
– Я понимаю, – не открывая глаз, сказал Мишель, – мне к британцам тоже не хочется. Будут расспросы. Отправят в Париж. Начнется долгое разбирательство. Может быть, и трибунал.
– И я не могу умереть, пока Артур живет.
– Ты же знаешь, у него моя сестра, – в тон ему ответил Мишель.
– Твоя сестра сейчас и моя сестра.
– Не бойся, Хаджи-Хаджиб. Сейчас европейцы смертную казнь не дают. А тебя загребут британцы, не американцы.
– Я могу сидеть у них в тюрьме всю мою жизнь. И всю мою жизнь эта змея будет жить?
– Не тревожься. Он долго не проживет. И поверь, его ждет нехорошая жизнь, – уверенно сказал Мишель.
– Нет! Я не могу позволить ему жить – Хаджи-Хаджиб замолчал.
Потом заговорил снова, каким-то глухим, очень низким голосом:
– Понимаешь, мы сейчас с тобой, как во времена наших дедов и прадедов, – воины справедливости.
Мишель понимал его чувства, но даже ему, повидавшему на свете очень многое, стало не по себе от этого голоса.
Хаджи-Хаджиб встал, направился к круглой железной двери.
