В нижней части поселка построили санаторий для военных, санаторий уже работает, и с этого года стало меньше комаров, потому что военные с вертолета обсыпали камыши между скалами и поселком каким-то порошком, после этого Нухбала лежал под навесом без всякого полога и, глядя на звезды, думал о Наргиз и вообще о том, что такое любовь.
Эта ночь была очень тихой и звездной, и луна, как обычно в такие тихие ночи, проложила на море блестящую дорожку, и мелкие волны все гнали и гнали эту полоску света к берегу. Поселок еще не спал, окна светились, горели электрические лампочки, висящие над воротами, на улицах было пусто, даже молодежь, юнцы не говорили о футболе, не пели, собравшись в привокзальном садике, из-за этого зноя все разошлись по дворам, тишину временами нарушали только гудки бегущих в Баку и из Баку электричек, да еще по радио передавали концерт в исполнении Гаджибабы Гусейнова, из многих домов поселка доносился голос Гаджибабы Гусейнова; казалось, что несколько певцов тихонько поют хором.
А теперь Гаджибаба Гусейнов пел на слова Физули, и эта песня красноречиво рассказывала о том, что творится в сердце Нухбалы, но во всем поселке никто не знал об этом, никто в поселке об этом даже и не догадывался.
В этот вечер Агабаба, словно постоянно припоминая что-то, не мог найти себе места во дворе и, открыв калитку, вышел на улицу, может, там есть кто-нибудь, с кем можно парой слов перекинуться, хоть немного развеяться, но в этот вечер на Агабабу будто кошка кашлянула, только он вышел на улицу, сразу на него пахнуло сивушным запахом, из-за угла прыгнут Амиргулу и, увидев Агабабу, остановился, покачиваясь, потом сказал:
- Жаль,її тебяїї неїї было,її Агабаба,її сейчасїї яїї наелся верблюжьих кутабов, так наелся - больше некуда! Агабаба произнес:
- Хорошо сделал. На здоровье!
И, сказав эти слова, Агабаба повернулся, снова открыл калитку и опять зашел к себе во двор.
Ясное дело, Амиргулу все выдумал, в этом поселке, да и вообще в этих краях, последнего верблюда зарезали самое близкое двадцать - двадцать пять лет тому назад, и Амиргулу верблюжьи кутабы мог есть разве только во сне - это было совершенно ясно, но неясно было, что же все-таки случилось с Агабабой? Вместо того чтобы радоваться прекрасным словам в письме Агагюля, снова внезапно сжалось сердце, хотя сыновья, что ж, сыновья, они - ничего, растут мужчинами, но вот дочери, дочери опять прошли поодиночке перед глазами Агабабы - и Наиля, и Фируза, и Кямаля, и Амаля, и Дилыпад, и Беюкханум; они посмотрели Агабабе прямо в глаза, и - будто их так уж мало - еще одна готовилась собиралась на белый свет, но откуда он знает, кто будет на этот раз? Девочка или мальчик, ребенок есть ребенок, дело было не в этом. А в чем?
