Баклавский взял капсулу в руки и посмотрел обратный адрес. Письмо пришло откуда-то с окраины Бульваров. Между всеми тремя конторами Досмотровой службы проходила отдельная линия почты, и сообщения, перекидываемые из одной конторы в другую, шли напрямую, минуя узлы связи. Соответственно, входящие адреса на пневме не перештамповывались.
Патрульный вернулся с двумя мутными рюмками и початой бутылкой «Китобойки».
– Я что думаю, – задумчиво сказал он, бережно наполняя рюмки, – ведь господин Савиш прямо в ордер попал, еще повезло, что старшего патрульного не ранил. Пробила пуля бумагу, а толку? Заарестовали нашего начальника, хоть и по дырявому ордеру. Что ж это получается, бумага нынче сильнее пули, а?
Они чокнулись и выпили. Маслянистая «Китобойка» обволокла горло, выдавила слезы на глаза. Патрульный закашлялся и китыхнулся.
– Бумажный меч надежней стали… – произнес Баклавский.
– Как вы сказали, господин инспектор?
– Так где же Чанг? Савиш?
– Я так понимаю, в головной все… Ох, тыква пареная, записка-то! Вы уж не серчайте, господин инспектор!
Патрульный поднял пресс-папье и подал Баклавскому сложенный листок.
Густое сплетение сиамских букв.
Лук – два мешка.
Яблоки – семь ведер.
Китов пусть выторгует Май.
Мука – четыре килограмма.
Яйца – три десятка.
Покупать? Дайте знать, я позвоню.
– Еще по одной? – спросил патрульный, видя, как нахмурился старший инспектор.
Двадцать семь – это на Ручье. Что происходит? Как Чанга туда занесло? Его ли это рука? Баклавский узнал бы почерк помощника, но не по-сиамски.
«Покупать», – написал он на чистом листе пневмы и сунул его в чистую капсулу. За китов… За китов… Таких китов можно было сторговать за пятерку! Предусмотрительный ход – скрыть не последнюю, а третью цифру. Без нее – десять адресов на выбор в разных кварталах. Чтобы проверить все, понадобилось бы поднять на ноги всю полицию Пуэбло-Сиама. Двадцать семь – пятьсот сорок три.
Подписав капсулу, Баклавский рывком рычага отправил ее в путь. Потянулись долгие минуты. Выпили еще по одной. Потом зазвонил телефон.
– Побудьте пока в патрульной, – сказал Баклавский и снял трубку.
Крупные фигурные снежинки прилетали из сковавшей мир темноты и разбивались о стекло как птицы.
– Он стрелял в меня, шеф, – сказал Чанг. – Стрелял в своего. У нас так не принято.
– Почему ты не отвез его в Новый порт? – спросил Баклавский.
– Он вопит как свинья даже от пустячной боли. Мне удобнее разговаривать с ним без посторонних.
