Он поднимался неторопливо, трансмиссия стонала и скрежетала от напряжения.
Впереди от гор отделилась черная масса. Он подъехал ближе и наконец различил, что мерцавшие огоньки, которые он принял было за звезды, оказались окнами. Это было массивное нагромождение парапетов и башен, угнездившееся на черном каменном острове.
Бабаков замедлил движение, заметив развилку. Тропа, отходящая влево, недвусмысленно вела к замку.
Форсируя старенький мотор, Бабаков направил машину по тропе. Она явно не предназначалась для автомобилей. Пришлось добираться почти ползком, подпрыгивая на выбоинах и ухабах.
Наконец дорога устремилась в распахнутые железные ворота. Осторожно, стараясь не поцарапать крылья, Бабаков въехал в темный двор.
Как только он закончил парковку, в дальнем конце двора появился свет факела. Человек с факелом приблизился, и Бабаков внимательно всмотрелся в него.
Боже! Уродливый, приземистый, бесформенный. Словно оживший персонаж тех россказней, которые он мальчишкой слышал от столь же уродливых старух, притулившихся у очага.
— Добрый вечер, — обратился он к этому ходячему кошмару. — Я Бабаков, официальный представитель Народной партии. Я направляюсь в Спленобу и хотел бы провести здесь ночь.
Гном низко поклонился, едва не опалив факелом брови и бороду.
— Ступайте за мной, — прошелестел он. — Я отведу вас к Барону.
Бабаков пошел за ним, изогнув губы в улыбке.
— Товарищ, — сказал он, — у нас больше нет баронов, графов или герцогов. Мы все свободные люди, и мы все равны.
Гном хихикнул.
— Барону нет равных, — сказал он, открывая огромные двери.
Бабаков не ответил. Унижать хозяина, пожалуй, не стоило, да и что значит мнение слабоумного карлика? В молодости, бывало, он спорил со всеми и по любому поводу, но сейчас он нуждался в гостеприимстве, и если Клементович отличался некоторой эксцентричностью, что ж, да будет так; в конце концов, многие члены Партии тоже были весьма эксцентричны.
Войдя, он помедлил на пороге, оглядывая окутанную неясной дымкой огромную прихожую. И вновь его невольно охватило забытое детское чувство. «В таких местах живут только великие, — говорил его дядя. — Такие места не для нас».
Именно так он сейчас себя чувствовал. Ему здесь было не место. Слишком утонченно, слишком величественно, даже в полумраке и обветшании. Но он тут же подумал о Революции, о крови аристократов-эксплуататоров, стекавшей по желобам гильотин, о Собрании. Он заставил себя улыбнуться, но все же, закурив, положил обгоревшую спичку в карман.
