рукой и одновременно останавливает такси.
Открывает дверцу, ждет пока я перейду улицу и сяду, забившись поглубже.
- Неплохо, - говорит он, когда такси отъезжает. - Довольно быстро.
Сказав, он протягивает открытую ладонь к моей сумке. Я бросаю в нее
браслет - он мокрый, потому что руки у
меня потные, - и тихо говорю:
- Другой я купила. Я не могла...
Он смеется, берет меня за волосы и привлекает к себе. От его рубашки веет
свежестью. Кожа хорошо пахнет, как
будто он только что принял душ.
- Это не совсем то, о чем я думал, - говорит он, - но дело пойдет.
Потом насмешливо спрашивает:
- Ты что, дрожишь? - и обнимает меня.
Он, по-видимому, мной доволен, но, кажется, абсолютно уверен в себе, и я
спрашиваю себя, не знал ли он с самого
начала, что я сворую. Да, он ни на минуту в этом не усомнился. Я прячу голову
ему под мышку и закрываю глаза. На самом
деле все произошло быстро и даже легко.
Как только мы поднимаемся в квартиру, он берет конверт, кладет туда
браслет и то, что он стоит (39 долларов 95
центов) и наклеивает марку.
- Спустись и отправь это, девушка-продавщица очень славная. Они получат
это, самое позднее, во вторник.
Я смотрю на него, потом заклеиваю конверт. Он щелкает пальцами:
- Вот черт! Ты знаешь, что мы забыли? Купить оберточную бумагу, чтобы
завернуть подарок твоей матери. Я пойду
ее куплю и надеюсь, что когда вернусь, вид у тебя будет повеселей. Ты же не банк
ограбила!
Несколько дней спустя он показывает мне самый красивый складной нож,
который я когда-либо видела. Я сижу у
него на коленях, когда он вынимает его из внутреннего кармана пиджака. Рукоятка
у него серебряная, инкрустированная
перламутром. Он показывает, как лезвие выходит с легким щелчком, как нужно
вставлять его обратно в перламутровые
ножны.
- Хочешь попробовать?
Я беру его в руки: он холодный, точно мне по руке, как будто мне его
подарили много лет тому назад; он возвещает
мне, что пришло время великого самоуничижения.
Я неохотно возвращаю нож. Он снова открывает его, тихонько приставляет
лезвие мне к горлу. Я отодвигаюсь,
отодвигаюсь, пока дальше уже некуда. Сталь кажется безобидной, как зубочистка.
- Не смейся, - говорит он, - это запросто перережет тебе горло.
Но я не могу удержаться, и он едва успевает убрать нож, когда я сгибаюсь
от хохота пополам.
- Я в самое время убрал эту штуку, - говорит он.
