а он циркачку полюбил.
Она по проволке ходила,
махала белою рукой,
и страсть Морозова схватила
своей мозолистой рукой (...)
Не думал, что она обманет:
ведь от любви беды не ждешь...
Ах, Ваня, Ваня, что ж ты, Ваня?
Ведь сам по проволке идешь!
Б.Ш. Окуджава. Ванька Морозов
Здесь употребляется элизия (синкопа), т.е. диэреза, пропуск одного или нескольких звуков внутри слова. Если в первом случае Окуджава просто цитирует обывателей, пересказывающих сплетни о Ваньке Морозове и "циркачке" (Она по проволке ходила, махала белою рукой), то последняя фраза (Ведь сам по проволке идешь!) принадлежит ему - а он, филолог с университетским образованием и поклонник Пушкина, хорошо знает, как нужно правильно говорить. Искажение слова проволока во второй фразе вызвано сказовой формой этого стихотворения, или, вернее, "жестокого романса".
А вот интересный пример из романа Е.А. Попова "Прекрасность жизни", из главы "Ода под названием Низзя":
На углу Парижской Коммуны и Урицкого лежит человек, потерявший весь свой внутренний, внешний, моральный и физический облики. [К нему подходит некто Герберт Иванович] - Низзя! Низзя нам мириться с подобным безобразием, ужасом и страхом на углу! Низзя! - смело крикнул Герберт Иванович. - Как мы смеем мириться средь бела дня с подобным видом пьяного, гадкого человека? (...) Я - человеколюб, но я не могу, и я сейчас его пну обутой ногой прямо в харю (...)
[П]ьяный внезапно открыл лицо и высказался почти разумно:
- Низзя! Не трожь! Меня бить низзя!
- Почему низзя, когда можно? - удивился Герберт Иванович (...)
[ Пьяный отвечает почти гениально: ]
- А потому, братка, низзя, что ведь неизвестно еще, кем я окажусь, когда очухаюсь-то, понял?
Герберт Иванович навсегда застывает, а писатель заводит речь об оде под названием Низзя, которую поет все население нашей страны:
- Низ-зя! Низ-зя! Низ-зя! - поем мы. - И так низ-зя! И этак низ-зя! тянем мы. - И хорошо низ-зя! И плохо низ-зя! - выводим мы. - И вперед низ-зя! И назад низ-зя! Никуда низ-зя! Никак низ-зя! Ничего низ-зя!
Понятно, что в этом хоре участвуют и вполне грамотные люди, которые, тем не менее, подхватывают словечко низзя вместе со всеми. Оно вошло в обиход, видимо, после знаменитой миниатюры В. Полунина, высмеивающей любовь бюрократии к запретительству. Но и само общество, привыкшее к мелочной регламентации, склонно ограничивать свою самостоятельность. Попов пишет о людях, которые в экстазе самоуничижения как будто суфлируют чиновничьему аппарату, как бы еще больше ограничить их свободу: а вдруг государство что-то упустит из виду! Сведение слова нельзя к вульгарному варианту низзя не только связано со специфическими коннотациями последнего (со стороны бюрократов - удовольствие от подрезания кому-то крыльев, со стороны обывателей - стадный восторг повиновения). В этом приеме есть еще один смысл. Подлинная культура, интеллигентность состоит в умении человека говорить себе: "Нельзя" по возможно большему количеству поводов. Культура это сознательное самоограничение духовно свободного человека. Но обыватели, на все лады перепевающие оду под названием "Низзя", делают это не от избытка интеллигентности. Их поведение - "бегство от свободы". Обывательский страх перед свободой - это карикатура на самоограничение свободного человека, а словечко "низзя" - это карикатура на слово "нельзя", которое говорит себе интеллигентный человек.
