- Пустынные, - сказал я, - это в смысле пустые, подобные пустыне, где ничего нет.
- Это не так! В пустыне есть песок, дюны, в пустыне пальмы растут, кто-то ловит копье на скаку <...>. И хотя мы-то с вами хорошо знаем, что в пустыне много чего есть, мы воспринимаем слово "пустынный" в его переносном значении. Пустынный - где ничего нет. Это иносказание. Так же, как "полный великих дум". Думы - не наполняют <...>. В сущности, только одно слово - на берегу - соответствует здесь своему самостоятельному значению...
(Андроников 1990: 52-53)
Автор этих строк не претендует на восстановление логики самого Л. В. Щербы. Кроме того, ученый в ряде случаев бывает некорректен. Во-первых, имя Петра упоминается в поэме неоднократно, в том числе и во Вступлении. Во-вторых, Щерба допускает методологический просчет, когда возражает: "Медного всадника тогда еще не было". Мы, конечно, понимаем, что Обломиевский и Щерба имеют в виду Фальконетов памятник Петру I, но, строго говоря, они оба отступают от принципа, который вырисовывается достаточно ясно: от имитации первого чтения пушкинского текста, от его восприятия как еще не знакомого. При таком подходе интерпретатор еще "не знает", что Медный всадник - это именно изваяние Э. Фальконе и именно Петр I. Здесь же преподаватель и студент говорят о явно "знакомом" тексте. В-третьих, как будет показано далее, предположение Обломиевского, что "он" - это Медный всадник, хоть и неверно, все же не лишено смысла, и преподаватель напрасно отверг его с ходу.
Ученый подвел студентов к весьма важному выводу: текст может быть художественным, даже если он не изобилует яркими тропами. Пушкин употребляет самые простые и понятные слова, однако почти ни одно из них не совпадает со своим буквальным значением. Почти все слова отклоняются от своего смысла, но фразу - всю целиком - мы понимаем правильно.
На берегу пустынных волн
Стоял он, дум великих полн
означает следующее: на малообжитом берегу Невы (или "побережье Финского залива") стоял Петр Алексеевич Романов, русский царь, и серьезно думал о делах, осуществление которых имело важнейшее значение для России. При такой трансформации пушкинского текста не изменили своего значения и внешнего вида слова на берегу и стоял и претерпели грамматическую перифрастическую модификацию думы ("думал о делах"). Хотя последнее слово принципиально не изменило своей семантики, видно, что оно не вполне адекватно себе. Все остальное изменилось.
