Унтилов неожиданно фыркнул:
— А слыхали, как приезжала одна степная помещица с худосочной дочкой? Хочу, говорит, серными водами ее пользовать, чтобы растолстела и вошла в надлежащие формы. Не то, говорит, замуж ее не сбыть, а уж пора — да и надобно… В общем, стали они воды эти пить и ежедневно окунаться…
— Вы мне зубы не заговаривайте! То орлы, то степная помещица! — Ильяшенков начинал сердиться, пока что неопасно. — Как это может быть, чтобы входное отверстие было под ребром, а выходное — над плечом? На корточках он в него целил, что ли, этот ваш Мартынов?
— Господин Мартынов, при всей моей несомненной симпатии к его отставному высокоблагородию, отнюдь не мой, — возразил Унтилов. — Можно предположить, что поручик Лермонтов стоял несколько выше но склону… Впрочем, уклон на дороге невелик…
— Должно быть, секунданты плохо выбрали место, — ухватился за мысль Ильяшенков. И обхватил голову широкими, мясистыми руками. — Я с ума сойду!
— Ну, положим, непогода им мешала хорошо разглядеть место поединка, а из каких-то причин дождаться окончания грозы они не захотели… Что с них взять, они же мальчишки, — сказал Унтилов, но как-то очень уж неискренне прозвучал его тон.
Ильяшенков рявкнул:
— Мальчишки? Какие еще мальчишки? Боевые офицеры! Я точно с ума сойду! Ладно, кладите свидетельство в дело… В Петербурге разберутся, отчего это свинцовые пули, выпущенные из «кухенройтеров», вдруг начали рикошетить в мягких тканях тела…
Он вздохнул глубоко и так скорбно, что Унтилов ощутил приступ сострадания, совершенно в данном случае неуместный. Затем Филипп Федорович поднялся, откланялся и вышел. Ильяшенков остался один — осмыслять происходящее. Головная боль надвигалась на него, как грозовая туча на вершину дальней горы, и, издали ощутив ее приближение, он принял благое решение испить стопочку ледяной водки.
* * *
О предстоящем погребении убиенного поручика прознали первыми сочувствующие дамы, непрерывно приносившие к мертвому телу искусно сплетенные венки, и глухо стоявшие во дворе пятигорские мещане: те как будто обладали завидным умением глядеть сквозь стены. Общий голос сообщил, что хоронить будут — с полковой музыкой и священником, и притом в тот же час, когда случилась смерть, и практически на том же самом месте, поскольку роковая дуэль происходила совсем неподалеку от кладбища.
За четыре часа до предполагаемого события комендант получил записку от Мартынова, переведенного на гауптвахту — поближе к секундантам, которые не были так раздавлены происходящим, как самый убийца, и знали, что и как надлежит делать.
