* Теперь ты знаешь, кто хотел похитить честь мою (ит.).
- Почему бы тебе не приехать ко мне на Рождество в Лугано? - спросил Франц.
- Это еще зачем? - сказала я и страшно обрадовалась, но проговорила по возможности равнодушно: - Ты что, больше не можешь жить без меня?
- Я прекрасно могу обойтись без тебя, - сказал Франц, - и как же я буду радоваться, когда ты после Нового года уедешь обратно.
Я никогда не была в Лугано.
- Ну и как там в Лугано, - спросила я, - ужасно?
- Мерзко, - сказал Франц. - Старые дома, а перед ними пальмы, увитые глициниями, которые цветут такими отвратительными лиловыми цветами, везде олеандры с их противным запахом и жуткое озеро посреди омерзительных гор. И они пьют здесь отвратительное вино, достаточно четырех бутылок этого пойла, чтобы напиться. Так что подумай хорошенько.
- Ты мне обещаешь, что мы будем все время ругаться? - спросила я, и Франц ответил:
- Слово чести. А ты не должна никому рассказывать, что едешь ко мне, ведь я могу тебя незаметно придушить, а труп выбросить в озеро. Идет?
- Изумительно, - сказала я, - но не забывай, что я уже мертвая. Я не верю, что я доберусь до Лугано, я не могу добраться до кухни, Франц.
- Ты полетишь, - сказал Франц, - до Милана, там пересядешь на поезд и через час будешь в Лугано, я тебя встречу.
- Не встречай меня, - сказала я, - может быть, мне посчастливится, и самолет упадет, а ты меня прождешь напрасно.
- Хорошая мысль, - сказал Франц. - Я мог бы где-нибудь под Кияссо положить на рельсы бревно, и твой поезд пойдет под откос, как тебе такая идея?
- Великолепно, - сказала я и вдруг заплакала, а Франц сухо спросил:
- Самоубийство как способ покончить со скукой?
- Нет, - сказала я, - нервное истощение, я хотела из-за этого выброситься из окна.
Я подумала о нашей кошке, которая в один прекрасный день упала с крыши, вот так, а мы-то думали, что это не случится никогда. Она привыкла гулять по крышам, и с нашего балкончика я часто наблюдала, как она сидит на солнышке и умывается, высоко, рядом с дымовой трубой, перед телевизионной антенной, на которой ворковали толстые голуби. Однажды она поскользнулась, попала в воздушный поток, от неожиданности не смогла остановиться и рухнула в бездну, пролетев мимо всех выступов и балконов, все пять этажей. Я увидела ее, неподвижно лежащую внизу, и была не в состоянии спуститься за ней.
В конце концов вниз побежал Франц и долго не возвращался. Мы больше никогда не говорили о кошке, и в этот год мы стали чужими друг другу. Мы просто больше не могли о чем-нибудь говорить всерьез, мы стали циничными, и ироничными, и нечестными друг с другом, и мы оба страдали из-за этого, но измениться не могли.
