Кукушонок падал у всех на глазах, но никто не двинул крыльями, чтобы его спасти, потому что все уважали порядок.
Памятник Неизвестному Пешеходу можно считать и памятником Кукушонку, у которого нет своего памятника. Все равно в памятнике нет ни с кем никакого сходства, он изображен в виде труб, нацеленных в небо, словно готовых выстрелить в него свою мечту. Или выстрелить по своей мечте — как получится.
Почему так случилось? Раньше, когда петь было нельзя, трубы пели, а теперь, когда провозглашена свобода пения, когда поют не только такие знаменитые исполнители, как Сипуха и Кряква, как Филин-Пугач, как Чиж, клиент Стрижа, который в былые времена только стригся, — а даже такие непрофессионалы, как плотник Скворец и каменщик Жаворонок, — трубы Птичьего города почему-то умолкли.
1999 г.
Письмо Говорунчика-Завирушки автору повести
Дорогой коллега, Вы так хорошо и правдиво все описали! Здесь вся наша жизнь, ну буквально вся наша жизнь. Я читал жене, она плакала.
Особенно хороша фраза: «Козодой несет на рынок молоко». Действительно, лучше не скажешь. Какая простота, какая незакомплексованность! И где Вы только берете эти слова?
Кукша говорит, что будет у Вас учиться. Пускай учится. И пока не научится, о публикации может и не мечтать. А Дятеныш выучил Вашего Козодоя наизусть. Попросишь его почитать, он сразу прыг на табуретку, отставит ногу и начнет: «Козодой несет на рынок молоко». Большой имеет успех, на всех олимпиадах.
Хотя в последнее время выяснилось, что Козодой нес на рынок не молоко, да и не на рынок, а совсем в другую организацию. Потому что был Козодой боец невидимого фронта. Вы это как почувствовали и больше нигде его не упоминали.
А сегодня только его и упоминают. Потому что он наш президент. Был простой резидент, но ему присвоили дополнительную букву всенародным голосованием. Но в душе он остался бойцом невидимого фронта: снимет букву, расслабится — и опять резидент. Пока мы тут учились не размахивать крыльями, он научился не размахивать еще и ногами. Шагает в ногу с другой ногой, очень красиво получается.
Напишите о нем в нашу газету. Мы сразу напечатаем, не будем ждать тридцать лет, как получилось с нашей повестью. Сегодня мы получили свободу размахивать перьями, — правда, пока еще не касаясь бумаги.
Наша газета по-прежнему друг пешехода, хотя носит другое название. Как говорит наш друг Сорокопут, который теперь советник у президента, если вы уважаете в себе пешехода, то вы должны его в себе уважать. Какая б ни была свобода размахивать, но нужно уважать в себе пешехода. Примите и прочее
