Среди множества игрушек, подвергнутых изучению, была подводная лодка, заводная, подаренная мне на день рождения как раз за месяц до ареста отца. Лодка эта действительно могла плавать под водой. Скорее всего, ее привезли из-за границы.
Военных, делавших обыск, сопровождал некий тип с портфелем под мышкой. Не знаю, кто он был. Может, управдом. А лицо его помню до сих пор: маленькое такое, сальное и улыбающееся, точно это было не лицо живого человека, а маска. Когда, обыскав комнату, стали выходить, этот человечек осторожно, крадучись подошел к полке с игрушками и взял подводную лодку. Он собрался положить ее в карман, но мать остановила его.
— Что вы делаете? — сказала она.
— Вам теперь все равно, — ответил он, хихикнув, — а моему сорванцу пригодится.
— Сейчас же положите на место!
— Не шуми, не шуми, отшумелась.
И я рванулся к нему. Он, сунув лодку в карман, вытянул руку, отталкивая меня. Я вцепился в нее зубами.
— Ах ты сволочь! — заорал он.
Мать схватила меня и оттащила в сторону. Один из военных обернулся и строго спросил:
— Ну, в чем еще дело?!
— Кусается, вражонок, — сказал человечек с портфелем, растирая укушенную руку.
— Товарищ, — сказала мать, — не знаю, как вас… Этот гражданин взял игрушку.
— Какую игрушку?
— Подводную лодку, — сказал я. Боже, как мне хотелось вцепиться этому человечку не в руку уже, а в горло! Но еще больше хотелось плакать. Лодка была моей гордостью.
Военный молча посмотрел на него, и человечек так же молча вытащил лодку из кармана и протянул военному.
— Она что, в самом деле подводная? — спросил он, с интересом разглядывая лодку.
— Она даже плавает под водой, — на свое несчастье, охотно пояснил я. — Ее надо завести и нажать эту штучку…
— Занятно, — проговорил военный. — Очень занятно. Ладно, разберемся, что это за устройство. — И он положил лодку в свой карман.
— Змееныш, — прошипел человечек с портфелем, выходя из комнаты последним. — Погоди у меня!
Когда все ушли, я разрыдался. Кажется, со мной случилась настоящая истерика, меня никак не могли успокоить; а отца уводили, нужно было прощаться; и мать металась, сама вся зареванная; отец требовал успокоить детей, потому что плакал и младший брат; военные торопили; и тогда старший брат начал меня бить, так что военным пришлось вмешаться. В конце концов нас по одному вывели в прихожую проститься с отцом, он был уже в кожаном пальто, и я помню, что пальто было неприятно холодным и жестким.
— Эх ты, рева-корова, — укоризненно сказал отец, поднимая меня на руки. — Москва у нас что?
