Но мы можем пойти и дальше и сказать, что даже "метафизика" в ее обычной форме - то, что Кант называл "догматической метафизикой"iv - именно замысел узнать глубочайшее, непосредственно нам недоступное существо мирового бытия, его самые общие вечные связи, его первое возникновение, - в конечном счете не отличается по существу от той ориентированной действительности; к которой стремится и которую осуществляет и практический жизненный опыт, и научное познание. Осуществим ли такой замысел метафизики - это другой вопрос, которым нам нет надобности здесь заниматься. Но самый замысел как таковой состоит и здесь в том, чтобы постигнуть реальность в той форме, что и в ее глубочайшем, скрытом от нас слое, из которого возникает и на котором основано все остальное, мы пытаемся найти какие-либо фиксируемые в понятиях элементы, которые, имея для нас значение чего-то "само собою понятного", т.е. уже "знакомого", делали бы для нас "понятной", "постижимой", "привычно-знакомой" и всю остальную полноту реальности. Понятие "субстанции", напр., не только генетически происходит из заимствованного из жизненного опыта представления о "подставке", "опоре", "фундаменте", но несмотря на все утончения и углубления - это популярное представление неустранимо и из его содержания как метафизического понятия. Из понятия Бога как метафизического понятия - т.е. из идеи Творца и Вседержителя мира неустранимо заимствованное из жизненного опыта представление о ремесленнике (библейский образ "горшечника"v) или строителе, а также представление о всевластном хозяине, самодержце и т.п. То же можно было бы показать и в отношении: всех остальных метафизических понятий, с помощью которых мы пытаемся найти последнее "объяснение" всей, системы явлений, составляющих мир и нашу жизнь.
В силу этой установки, которая широко властвует над человеческой жизнью и человеческим духом, мир и вся реальность представляется нам чем-то, что либо уже знакомо, либо может стать знакомым. А именно, мы исходим при этом из допущения, во-первых, что все нам доселе еще незнакомо, от нас скрытое, как и все поражающее нас новое, незнакомое, непосредственно вызывающее в нас удивление и смущающее и запутывающее нас, может быть познано, "объяснено" т.е. сведено к знакомому, "самоочевидному", "понятному", и, во-вторых, что оно имеет такое строение, что даже если оно и остается фактически непознанным и непостигнутым, мы имеем право признать его в принципе познаваемым и постигаемым, т.е. сводимым на элементы либо уже знакомые и понятные, либо могущие стать нам знакомыми и понятными.
