Непостижимое (Онтологическое введение в философию религии) | страница 102



Общеизвестная гносеологическая проблема, как собственно "я" может познавать "ты"lxxxv или даже вообще "другое я", "чужое сознание", как оно может вообще в опыте встретиться с ним, - эта проблема в такой ее формулировке совершенно неразрешима - по той простой причине, что никакого готового "я" вообще не существует до "встречи" с "ты", до отношения к "ты". Бесчисленные нелепости и трудности возникают при таком обычном, представляющемся столь самоочевидным исхождении из изолированного, в готовом виде в себе сущего "я". Уже само понятие "чужого сознания", взятое как "другое" или "второе" "я", - даже совершенно независимо от всех трудностей вопроса, как собственно мы, исходя из изолированного "я", достигаем его восприятия, - есть нелепость. В точном и абсолютном смысле слова не может быть никакого "другого" или "второго" "я" (если отвлечься здесь от жуткого призрака "двойника" - идеи, которой мы еще коснемся далее). "Я" есть для меня по самому существу нечто единственное - именно "мое я"; или, точнее, чтобы избегнуть здесь логической ошибки idem per idem - "я" дано мне только в составе конкретного "я есмь", а это "я есмь" по существу своему неповторимо и единственно в отношении всего остального. Философы, говорящие о каком-то "я", которое будто бы "есть", уже в грамматической ложности предложения, в котором личное местоимение первого лица согласуется с глагольной формой третьего лица, обнаруживают неадекватность своей мысли самой реальности. Не только грамматически, но и по существу ошибочно говорить: "я есть"; правде соответствует только, что "я есмь"; и очевидно, что это "я есмь" и тем самым входящее в его состав "я" есть нечто по самому существу своему единственное. Или, точнее, чтобы опять не впасть в указанное только что искажение строения самой реальности, мы скажем: "я по существу есмь единственный"; в этом смысле словосочетание "второе я" есть явное противоречие, нечто вроде "круглого квадрата". То, что я называю "чужим сознанием", совсем не есть нелепица "второго я", а есть просто - "он". (И только потому, что я в установке рефлексии могу иметь и себя самого не в первичной форме "я есмь", а и в производной предметной форме "он есть" и затем перенести мысленно это отношение на другого "он" или другие "они", я могу психологически вообще дойти до противоестественного, как бы внутренне искаженного понятия "многих я".)

Но "он" есть собственно уже "ты" - именно бывшее или будущее, короче: возможное "ты", которое мы лишь в данный момент воспринимаем не как полновесно-конкретное "ты", а как некоторым образом уже ослабленное, потускневшее, потухающее "ты" - именно как "ты", которое для нас уже погружено в безлично-предметную форму бытия "оно". "Он" есть "ты" в сфере "оно". Но, как известно, уже понятие "он" - понятие "чужого сознания", поскольку оно берется как таковое, в готовом виде, - есть неразрешимая загадка. Ибо встречающаяся мне "извне" предметно-познаваемая "душа" (или "внутреннее бытие") должна была бы оставаться для меня безусловно скрытой и недоступной; и было бы, собственно, непонятно, как мы вообще доходим до такого понятия. "Чужую душу" нельзя ни видеть, ни осязать, нельзя вообще чувственно воспринять; а постулировать здесь "сверхчувственную интуицию" значило бы просто констатировать, что как-то сверхчувственно чужое сознание нам все же достижимо, - без объяснения, как и в какой именно форме это возможно. С другой стороны, нетрудно показать, что все попытки объяснить "познание чужой души" как некое косвенное, опосредованное познание вращаются в ложном кругу, бессознательно уже предполагая то, до чего здесь требуется еще дойти. И гипотеза познания через "умозаключение по аналогии" (по аналогии с "моим собственным я"), и гипотеза познания через "вчувствование" ("Einfuehlung") уже предполагают - независимо от всех остальных трудностей, здесь возникающих, - само понятие "чужой одушевленности", т.е. наше знание о бытии чего-то подобного. Ибо через умозаключение по аналогии можно, правда, переносить признак понятия с одного предмета на другой, с ним схожий, но никак нельзя обосновать и определить новое, дотоле еще совершенно неизвестное понятие. А то, что называется "вчувствованием" - особое сознание внешней мне по бытию, но сходной со мной по содержанию реальности, сознание, осуществляемое в чувствах, которые я при этом испытываю как "не мои", а навязанные мне "извне", - может выходить за пределы моего "я" не как иллюзия, не как состояние моего собственного н, хотя и чужеродное мне, а как способность познавать другую, внешнюю мне реальность, только при условии, что соответствующая реальность мне как-либо уже дана вне и до всякого "вчувствования" в нее. Я могу, конечно, "вчувствоваться" в чужие душевные состояния, но лишь при условии, что я уже знаю, что таковые, а тем самым "чужие души" или "сознания" вообще существуют.