Нет, не так, как Лазарь.
– Найдите малдининкасов , – приказал Паук, когда появились рядом его верные телохранители, – молителей, – перевел он на язык Ниэв Эйд. – И помогите им провести все необходимые обряды. Приводье нужно защитить от мора. И эту рощу нужно защитить. И меня бы тоже неплохо было…
Последнее представлялось телохранителям трудновыполнимым: как защищать от заразы человека, намеревающегося выманить ее к себе? А как не защитить? И не в том даже дело, что Син голову снимет, если с Пауком что-нибудь случится… ага, Син снимет, на место прирастит и снова снимет… Син, он такой. А в том дело, что это же Паук! Малой – общий любимец и непреходящая головная боль.
– Воспрепятствовать, – задумчиво, словно бы про себя, пробормотал Дрейри, командир охраны, – не дозволить…
– А как? – нагло спросил Паук. – Как в Щецине? Да, и мне понадобится… может быть… в общем, пусть кто-нибудь рядом будет.
Лиетувенсы, вселившиеся в тело имеющегося под рукой одержимого, уже не смогли бы вырваться из паутины, – с ними можно было делать, что заблагорассудится. Высосать досуха, не оставив даже пустой шкурки, – ну нет у духов шкурок! – заставить служить себе или вечно пребывать да вот хотя бы на этом холме без права вредить людям или зверью. Можно было просто уничтожить. А еще через них можно было добраться до остальных. Связанных, в свою очередь, с теми духами, что искали сейчас подходы к погребенным мертвецам.
Черная болезнь, мара по-здешнему, – раба Гильтине, темной богини гнева и несчастий. А Гильтине нередко прибегает к помощи беспокойного навья, чтобы помочь своим рабам добираться из города в город, бродить между деревнями. Как будто договор у них с Сенасом, а может так оно и есть. Сами-то духи, – не важно, болезнь они, смерть или безумие, – ходить не могут, а летают лишь очень недалеко, зато мертвяка только отправь, и уж он пойдет, и дойдет, и сделает все, что нужно. А с другой стороны, если бродячего мертвеца можно остановить молитвой, то с духами это получается далеко не всегда. А там, куда пробираются духи, появляются и новые мертвецы.
Но это так – далекие мысли, посторонние, как называет их Син. Старший наставник говорит, что, делая дело, думать не нужно вообще ни о чем, даже о том, что делаешь. Альгирдас так не умеет. Слишком многое слышит, слишком многое чувствует, а если глаза закроет, мысли и чувства перемешиваются так, что и не отличить.
Он по одной, по две выбрасывал в пространство ищущие, жадные кончики липких нитей, зацеплял неосторожных лиетувенсов и, отбивающихся, тянул к себе, в шалаш на опушке священной рощи. В тело одержимого. Имени его Паук так и не узнал, а сейчас уже и не хотел знать. Зачем знать того, кого собираешься убить?
