— Ни в коем случае!
— Убить этого немца Берендса мало! Небось трясется сейчас от страха со своей шлюхой. Крунская совсем недалеко от Теразии.
— Он и его шлюха, как ты говоришь, еще нам понадобятся. Не пройдет и месяца, как немцы будут здесь. Компрометирующие Берендса документы, как тебе известно, у нас есть, мы ведь с тобой добывали…
Новый вой падающей бомбы заставил Алексея замолчать.
Напряженное ожидание, грохот разрыва, вздох облегчения.
— Так вот, если ночная операция удастся, они оба будут в наших руках. И не забывай, что его Ирен, которую ты называешь шлюхой, полька! И ей известно, что вытворяют фашисты на польской территории. Однако не следует забывать и то, что германской разведке удалось раскрыть почти всю польскую зарубежную сеть, около четырех тысяч человек, все они, за исключением немногих бежавших и особо секретных, были частично перевербованы, а частично расстреляны. Берендсу, разумеется, известно, что Ирен работала и на Интеллиндженс сервис.
— Да, все запутано и сложно, — вздохнул Черемисов.
Прошло еще несколько минут, прозвучала сирена отбоя. Алексей встал.
— Как только явится Буйницкий, заходите ко мне.
Буйницкий опаздывал. «Что-то с ним стряслось, всегда такой точный, — нервничал Алексей, — придется обходиться без него. А операция сложная, могут возникнуть непредвиденные обстоятельства».
Уже поздно вечером позвонил Черемисов:
— Алексей Алексеевич, Колька Буйницкий пришел. Беда у него! Бомба в их домишко угодила. Погибла вся семья… дети, жена… Горе какое…
— Приведи его ко мне, а еще лучше, пусть придет один.
В лице Буйницкого не было ни кровинки, в глазах горел мрачный огонь. Он кинулся к Алексею, припал к его плечу и прохрипел:
— Один я остался… прямое попадание… тонна! Яма вместо дома. Нет ни ребят, ни ее… — И заплакал.
— Крепись, Николай. В горе негоже оставаться наедине с собой. А излечит только время. Будешь жить пока у меня, а там поглядим. Сейчас поужинаем! Небось ничего не ел?
— Не могу я! Кусок в рот не полезет.
— А ты через не могу. В горе человеку и злость помогает. Вот потом пойдем на операцию, отвлечешься. Возьми себя в руки, Николай! — И подумал: «А ведь до чего мудрый был обычай — поминки, древняя тризна с ее народными играми и ристалищами».
Приближалась полночь, когда они вышли из дому и направились в сторону Крунской улицы.
