Маша продолжала рыдать и пить валерьянку. Елена Варфоломеевна с подозрением подняла бровь. Бабульки вытягивали шеи и переглядывались.
– Что у нее там в холодильнике? Наверное… спиртное?!
– А может, эти… как их… презервативы? – тихо спросила Ульяновна и покраснела как рак.
– Или литература антисоветская, – тихо проговорила Харитоновна и подозрительно прищурилась. – Самиздат там.
Опергруппа столпилась у холодильника. Все тянули носом воздух и качали головой.
– Сколько же там цианистого водорода, если такой запах, – сказал следователь. – Ведро?
Следователь задумался. Он вспомнил, как Харитоновна говорила, что Маша «еще и какие-то склянки выносила. Часа в четыре утра».
– Он разлит, – произнес криминалист. – Вот видите? На полке. И старайтесь особо долго не нюхать, при вдыхании эта дрянь тоже действует.
Следователь присмотрелся. На полке виднелась приличная лужица, которая быстро высыхала.
– Тут все понятно, – констатировал лысый криминалист, – девушка уничтожила улику, выбросив банку с раствором цианида, и при этом разлила часть. Но сколько там было этого раствора, это прямо-таки промышленные масштабы. Она сама не боялась отравиться? Держать такой яд в холодильнике очень рискованно.
Все посмотрели на Машу, которая продолжала рыдать. Бабульки по-прежнему перешептывались.
– Что-то в холодильнике нашли у Машки, – говорила Харитоновна, выглядывая из коридора на кухню. – А что, не видно. Нюхают. Наверное, борщ завонялся.
Елена Варфоломеевна хотела было сказать, что понятые должны по закону все видеть, слышать и понимать, но не стала. Ее беспокоила Маша. Девушка была раздавлена горем и деморализована.
– Изымем холодильник. Как вещдок, – сказал следователь. – Понятые! Подпишите здесь и здесь. Да не надо крестик ставить! Напишите свою фамилию, – велел он Ульяновне.
Когда опергруппа несла холодильник к выходу, Маша даже не подняла головы.
– Я останусь с ней, – сообщила няня следователю, – пока не приедут ее родители или друзья.
Следователь коротко кивнул. Все вышли. Маша и Елена Варфоломеевна остались одни.
– Ну, я пошел, – сказал Миша, сунув в карман деньги.
– Давай, аккуратно там, – напутствовала его Катя и повисла у него на шее.
Она выглядела домашней и уютной – шортики, тапочки, волосы, собранные в хвостик. Миша остановился на пороге, повернулся и поцеловал ее.
– Я люблю тебя, – произнес он.
– Я тебя тоже, – ответила Катя. – Как я рада, что мы встретились.
– Никому не открывай дверь, – велел он, – я постараюсь быстро.
