– Угу, – кивнул следователь.
– Вырос, – зашлась в щебете Харитоновна, – на день рождения пытался мне внедорожник подарить вместе с водителем, в булочную ездить, но я и пешком могу, что мне стоит дом обойти. Депутат. Законодатель.
Она снова улыбнулась и всплеснула руками, и Елена Варфоломеевна увидела на ее руке красивые часы, усыпанные бриллиантами.
– Побрякушки вон всякие, – добавила Харитоновна, заметив взгляд няни, – короче, победили мы детские болезни, теперь все хорошо, мне Валерьяновна сразу сказала «перерастет мол», но я не ве…
– Угу, – снова кивнул следователь и, еще раз обведя кухню взглядом, уставился на бюст Елены Варфоломеевны, который манил его, как желающего опохмелиться манит стакан холодного пива. Он представлял, какие они там внутри под одеждой округлые, сочные, полные, как дыньки.
– У вас прекрасный сын, – сказала няня, – а вы замечательная мама. Видно, что вы очень любите вашего мальчика.
Лицо Харитоновны округлилось, от глаз побежали в разные стороны счастливые морщинки. Было видно, что эта девушка ее понимает, понимает!
– Мы хотели спросить про Нинель Петровну, – произнесла Елена Варфоломеевна. – Она… умерла, вы знаете?
– Она давно хотела это сделать, – помрачнела Харитоновна, – не было мира и спокойствия у нее в душе, надломилась она. Гулял ее муж, гулял! Машка к нему прицепилась, как банный лист, бесстыдница. А он и рад. Нинель и с заплаканными глазами ходила, и к врачу-психу, и с ведром у мусорного бачка на Машку нападала…
– Вы сами это видели? – спросил следователь, наконец оторвавшись от созерцания бюста.
– Ну да! – сказала Харитоновна. – Иду я с ведром утром. И вижу, Нинель наступает, размахивая пакетом с мусором. А пакет-то прорвался, и оттуда летят картофельные очистки, яичные шкарлупки, билеты какие-то рваные, ну из Кронверк-сити, фиолетовые такие, журнал про жизнь звезд, там еще Лещенко в трусах был на обложке, пузырек пустой из-под шампуня, пакет из-под сока… ну мусор всякий, короче. И вот Нинель, размахивая этим пакетом, наступает. «Руки прочь от моего мужа! Но пасаран!» – кричала она, а Машка визжала, отплевывалась, руками закрывалась. Все, кто был на улице в этот момент, остановились, смотрели и подбадривали… кто Нинель, кто Машку.
– А Маша что? – спросил следователь. – Кричала «милиция, милиция»?
– Нет, мил человек, – ответила Харитоновна, – она надела на голову ведро, как шлем, и бегом, рысью в подъезд. Правильно, я считаю. Надо защищать самое дорогое, косу-то. Ух, какая у нее коса.
